Приглашение Рюрика на княжение и его место в процессе складывания русской государственности

Когда предметом празднования становятся события, как в первых двух случаях, датировать их обычно не представляет сложности. Иное дело, если речь идет об исторических процессах, к каковым относится возникновение государственности. Здесь любая точная дата будет условной, всего лишь маркирующей более или менее важное опять-таки событие, оказавшее воздействие на процесс политогенеза. Что касается начала русской государственности¹, то дат, связанных с теми или иными событиями на пути государствообразования, может быть отмечено несколько.

Самая ранняя из них — 839 год. Под этой датой франкские Бертинские анналы сообщают, что ко двору императора франков Людовика Благочестивого прибыло посольство от византийского императора Феофила, а с ним — люди, пришедшие ранее послами в Константинополь от «хакана» (chacanus) народа (gens) «Рос» (Rhos). Выяснение личностей послов, предпринятое по инициативе Людовика, позволило установить, что они являлись по происхождению «свеонами» (выходцами из Средней Швеции — Свеаланда)². Таким образом, уже в конце 830-х гг. фиксируется некое образование под именем «Русь»³, чей правитель носил восточный по происхождению титул «хакан» (каган). Однако где располагалась эта Русь — остается неясным: источник не содержит данных о ее локализации. Исследователями предлагались в качестве возможного местонахождения и Среднее Поднепровье, и Поволховье (район будущего Новгорода), и Верхнее Поволжье⁴. Высказывались даже мнения, что посольство было отправлено из Скандинавии или что каган, упоминаемый в источнике, — это правитель не Руси, а Хазарии (и следовательно, речь идет не о политическом образовании под названием Русь, а об отдельных скандинавах, называвших себя русью и служивших хазарскому кагану). Две последние трактовки маловероятны⁵, но в любом случае локализация Руси, упомянутой в Бертинских анналах, остается спорной; неизвестно и имя ее правителя. Тем не менее 839 год — это дата первого упоминания Руси в дошедших до нас источниках и свидетельство о дипломатических контактах этого политического образования с двумя крупнейшими европейскими государствами раннего Средневековья — Византийской и Франкской империями.

Следующая дата — 860 год, когда войско руси (греч. ‘Ρϖς) на 200 судах совершило нападение на Константинополь — столицу Византийской империи. Это событие имеет точную датировку (июнь 860 г.), но, как и в случае с известием Бертинских анналов, неясна локализация того политического образования, из которого было совершено нападение. В качестве версий в историографии назывались Среднее Поднепровье, Поволховье, Северное Причерноморье. Высказывалась даже экзотическая точка зрения, что поход совершили норманны, пришедшие не с севера, из Восточной Европы, а с юга — из Средиземного моря⁶. Неизвестны и имена предводителей Руси⁷. Кроме того, военное нападение нет оснований расценивать как ключевое событие в процессе становления государственности, тем более что это был не первый поход в византийские владения: «Житие Георгия Амастридского», созданное не позднее 842 г., говорит о нападениях русских на малоазийское побережье империи⁸.

Далее идет 862 (6370 от Сотворения мира) год, под которым в «Повести временных лет» рассказывается о приглашении на княжение славянскими группировками севера Восточной Европы — словенами и кривичами, а также их финноязычными соседями (чудью) «из-за моря» варяга Рюрика. Минусом этой даты является ее неточность. Датировки событий IX столетия в «Повести временных лет», памятнике начала XII в., реконструировались летописцами с опорой на отрывочные данные, заимствованные из греческих хроник⁹. В предшествовавшем «Повести временных лет» так называемом Начальном своде конца XI в., чей текст донесен Новгородской первой летописью младшего извода, о приходе Рюрика говорится под 6362 (854) г.¹⁰

Наконец, завершает ряд 882 (6390) год — дата, под которой в «Повести временных лет» рассказывается о захвате преемником Рюрика Олегом Киева¹¹. Эта дата также искусственна, как и 862 год (Начальный свод о занятии Киева говорит под тем же 854 г., что и о призвании Рюрика¹²). Но само событие весьма существенно: в результате него были объединены два протогосударственных образования восточных славян — северное с центром в Новгороде и южное со столицей в Киеве; благодаря этому была создана своего рода ось государственной территории Руси, вытянутая с севера на юг по Восточноевропейской равнине, вдоль торгового пути «из варяг в греки».

В историографии дореволюционного периода главной вехой в процессе государствообразования на Руси считался 862 год. Именно в 1862 г. в стране отмечали 1000-летие России. Долгое время появление династии фактически приравнивалось к появлению государства. Однако со второй половины XIX столетия все более стало набирать силу представление, что корни государственности восходят к «дорюриковой» эпохе, к развитию местного славянского общества¹³. Такое представление еще более укрепилось в советский период, когда возникновение государства стали связывать с появлением деления общества на классы. Случившееся в 862, по «Повести временных лет», году стало рассматриваться как всего лишь эпизод в длительном процессе.

В умалении значения этого события в историографии советской эпохи сыграл роль и тот факт, что рассмотрение проблемы возникновения русской государственности всегда было тесно увязано с дискуссией по так называемому варяжскому вопросу. Со времени становления в России истории как науки (XVIII в.) шел спор о том, кем были летописные «варяги» — иноземцы «из-за моря», к которым принадлежал родоначальник древнерусской княжеской династии Рюрик. Тех, кто считал, что они были скандинавами (норманнами, по западноевропейской терминологии раннего Средневековья), принято именовать «норманистами», тех, кто это отрицал, — «антинорманистами». При этом среди антинорманистов были сторонники отождествления варягов с разными народами (западными славянами, финнами, балтами и т.д.)¹⁴.

К концу XIX — началу XX в. дискуссия практически прекратилась. Причиной этого было в первую очередь накопление научных знаний, особенно в области археологии и лингвистики. К тому времени начались археологические исследования русских древностей, и они показали, что на территории Руси в конце IX–X в. присутствовали тяжеловооруженные воины скандинавского происхождения. Это коррелировало с известиями письменных источников, летописей, согласно которым иноземными воинами-дружинниками русских князей были варяги. С другой стороны, лингвистические изыскания установили скандинавскую природу имен первых русских князей (Рюрика, Олега, сына Рюрика Игоря, его жены Ольги) и многих лиц из их окружения первой половины X в. (упоминаемых в летописных текстах и во включенных в «Повесть временных лет» текстах договоров Олега и Игоря с Византией). Из этого естественно следовал вывод, что носители этих имен имели скандинавское, а не какое-то иное происхождение¹⁵. Тем не менее в XX в. дискуссия по варяжскому вопросу продолжилась, но совсем в ином ключе. Антинорманизм советской историографии не имел ничего общего с прежним, дореволюционным антинорманизмом. Историки советской эпохи признавали, что варяги — это норманны, но отрицали тезис о создании ими Древнерусского государства (противостоя в этом как старым норманистам, так и старым антинорманистам). В таком контексте появление в Восточной Европе Рюрика рассматривалось как не слишком значительное событие. Как более важная дата обычно рассматривался 882 год — объединение под единой властью Киева и Новгорода¹⁶.

Вместе с тем несомненно, что летописцы конца XI — начала XII в. отводили приходу в Восточную Европу Рюрика ключевое место в своем повествовании. С него брала начало династия, обладавшая в эпоху, когда работали авторы Начального свода и «Повести временных лет», монополией на власть на Руси. Согласно Начальному своду, со времен Рюрика и его братьев «прозвашася Русь», а по «Повести временных лет» именно Рюрик и пришедшие с ним варяги первоначально назывались русью, то есть именно они принесли это название, ставшее затем наименованием народа и государства восточных славян, в Восточную Европу¹⁷. По версии Начального свода и одной из редакций «Повести временных лет», Рюрик сразу же стал князем в Новгороде, по версии другой редакции «Повести» он сначала сел на княжение в Ладоге, а через два года основал Новгород и перебрался туда.

Во времена Кия, Щека и Хорива новгородские люди, называемые словене, кривичи и меря, имели свои волости: словене свою, кривичи свою, меря свою; каждый владел своим родом, а чудь — своим родом. И давали дань варягам от мужа по беличьей шкурке; а те [варяги], что бывали у них, творили насилие словенам, кривичам, мере и чуди. И восстали словене, кривичи, меря и чудь против варягов, и изгнали их за море; и начали сами собой владеть и города строить. И стали воевать между собой, и была между ними большая война и усобица, и поднялся город против города, и не было у них законного порядка. И решили: «Поищем князя, который бы владел нами и управлял нами на основе закона и договора». Пошли за море к варягам и сказали: «Земля наша велика и обильна, а порядка у нас нет; пойдите к нам княжить и владеть нами». Вызвались три брата с родами своими, взяли с собой многочисленную и превосходную дружину и пришли к Новгороду. Старейший сел в Новгороде, имя ему было Рюрик; второй — на Белоозере, Синеус; а третий — в Изборске, имя ему Трувор. И со времени тех варягов-пришельцев стала прозываться Русь, с их времени известна Русская земля; и есть до нынешнего дня новгородские люди, происходящие от варягов. Через два года умерли Синеус и брат его Трувор, и Рюрик взял власть один, [наследовал] власть обоих своих братьев и стал владеть один.

В год 6367 (859). Варяги, приходящие из заморья, взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и со всех кривичей. А хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей, брали по белой шкурке белки от дома. <…>

В год 6370 (862). Изгнали варягов за море и не дали им дани. И начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие [варяги] называются шведы, а другие норвежцы, [а другие] англичане, а еще иные готы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли сначала к словенам, и построили город Ладогу, и сел старший, Рюрик, в Ладоге, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор и принял всю власть один Рюрик. И пришел к [озеру] Ильменю, и построил город над Волховом, и назвали его Новгород, и сел тут, княжа и раздавая мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах — пришельцы, а первоначальное население в Новгороде — словене, в Полоцке — кривичи, в Ростове — меря, в Белоозере — весь, в Муроме — мурома. И над всеми ими властвовал Рюрик.

Традиционно описанное в приведенных летописных фрагментах событие обозначается как «призвание варягов», но такая его характеристика, мягко говоря, неточна.

Летописный сюжет записан много позже самого события (не ранее конца X в.¹⁹), но серьезных оснований предполагать в нем литературный вымысел нет. В тексте присутствует определенное противоречие: сначала некие варяги, взимавшие дань со словен и их соседей, были изгнаны, но обратились изгнавшие с приглашением прийти к ним на княжение все равно к варягам. В «Повести временных лет» это противоречие практически снято благодаря вставке («к руси; сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, анъгляне, инѣи и готе, тако и си»), разъясняющей, что варяги бывали разные (из чего читатель мог заключить, что пригласили князя не от тех варягов, которых изгнали). Но в наиболее раннем дошедшем варианте сюжета — в Начальном своде — и изгнанные, и те, от кого пригласили князя, названы просто «варягами», и читатель был вправе предполагать, что обратились к тем, кого только что изгоняли. Очевидно, и «изгнанные», и «приглашенные» назывались «варягами» без уточнения в исходном варианте рассказа, передававшемся в течение конца IX–X столетий изустно, и летописец, первым записавший его, добросовестно зафиксировал это.

Каково же значение приглашения князя-варяга для дальнейшего хода процесса государствообразования в Восточной Европе? Правомерно ли сводить его только к появлению княжеской династии?

Явлением, предопределившим основы и характер древнерусской государственности, стало заселение Восточноевропейской равнины славянами20, которое являлось составной частью расселения славян в VI–VIII вв. на обширной территории Центральной, Юго-Восточной и Восточной Европы, в свою очередь представлявшего собой составную часть Великого переселения народов — грандиозного миграционного движения, охватившего Европу в I тыс. н.э. и полностью изменившего этническую и политическую карту континента. Славянское расселение предопределило, во-первых, территориальные пределы распространения древнерусской государственности: государство Русь сложилось в основном на территории, колонизованной славянами в VI–VIII вв.²¹, и только отчасти (на северо-востоке, в междуречье Оки и Волги) — на землях, где в IX–X столетиях еще преобладало дославянское, финно-угорское население (здесь славянская колонизация шла вместе с освоением территорий государственной властью). Во-вторых, именно расселение славян заложило главную экономическую основу древнерусской государственности — земледельческое хозяйство с преобладанием пашенного земледелия (дославянское население лесной зоны Восточной Европы — балты и финноугры — занималось в основном охотой и рыболовством)²². Несомненно, что в восточнославянском обществе складывались и политические предпосылки перехода к государственности.

Традиционная трактовка восточнославянского общества накануне образования государства как «племенного» не соответствует ни данным источников²³, ни современным научным представлениям о политогенезе. В последние полвека на основе изучения общественного устройства народов, сохранивших архаический общественный строй до Нового времени, этнологи пришли к выводу, что племя не перерастает в государство. Между племенным и государственным устройством существовала особая стадия. Ее принято обозначать английским словом chiefdom, что обычно переводится на русский язык как «вождество». Главное отличие племени от вождества в том, что племя эгалитарно: в нем есть старейшины, но они не являются наследственной знатью. Напротив, вождество иерархично: в нем существуют знатные роды, в первую очередь род вождя. Именно от стадии вождеств следовал переход к государствообразованию²⁴.

У славян племенная структура была сломана в ходе славянского расселения по Юго-Восточной, Центральной и Восточной Европе VI–VIII вв. Славянские догосударственные общности раннего Средневековья были новообразованиями, сложившимися в результате миграций, и с точки зрения современных представлений о политогенезе являлись вождествами²⁵. Византийцы, представители наиболее развитой государственности тех времен, подметили территориально-политический характер славянских группировок и уже начиная с VII столетия именовали их преимущественно не терминами γένος и ἔθνος, указывающими на этническую общность, а термином, образованным от общеславянского самоназвания словѣне — «славинии» (Σκλαβηνία)²⁶.

Формирование государства Русь шло практически одновременно со складыванием западнославянских государств — Чехии и Польши, в течение IX–X вв. Сходны были и характерные черты в формировании Древнерусского и западнославянских государств. И на Руси, и в Чехии, и в Польше ядром государственной территории становилась одна из «славиний», а соседние постепенно вовлекались в зависимость от ее правителей. Во всех названных странах основной «государствообразующей» силой была княжеская дружина. Везде наблюдается смена старых укрепленных поселений (градов) новыми, служившими опорой государственной власти²⁷.

Тем не менее государство Русь по одному признаку выделяется из ряда других славянских государств. И у западных, и у южных славян сложилось по нескольку государств, а восточные славяне все оказались объединены в одном: данный факт, обычно воспринимаемый как само собой разумеющийся, в действительности является уникальным. Между тем для IX столетия у славян восточных можно говорить о нескольких центрах потенциального государствообразования: в Среднем Поднепровье (у полян), на севере Восточной Европы (у словен и их соседей), в землях северян, древлян, волынян, прикарпатских хорватов. Развитие вполне могло пойти таким образом, что на Восточноевропейской равнине образовалось бы и существовало несколько государственных образований (собственно, позже, с XII в., такая полицентричная система государств здесь сформировалась и просуществовала несколько столетий).

В этом свете роль Рюрика и пришедшего с ним контингента выглядит более существенной, чем только начало династии. Именно Рюрик и его преемники с их дружинами производили объединение «славиний» Восточной Европы (и некоторых неславянских общностей — мери, веси, муромы) под единой властью. Варяги, приходившие в Восточную Европу ранее, ограничивались установлением контроля над отдельными участками торговых путей: на севере — в Поволховье и Верхнем Поволжье, на юге — в земле полян (летописные Аскольд и Дир)²⁸. Рюрик же после своего прихода установил на севере Восточноевропейской равнины более масштабную систему власти, в которой появился такой важный элемент (получивший развитие при последующих русских князьях), как управление территориями не через посредство местных правителей, а путем назначения наместников²⁹ (в современной политической антропологии это признается одним из признаков перехода от «вождества» к государству). Олег объединил северные территории словен, кривичей и их финноязычных соседей с политическим образованием в Среднем Поднепровье и сделал данниками ряд «славиний» юга Восточной Европы (древлян, северян, радимичей)³⁰. Сменивший его Игорь еще более расширил подвластную Киеву территорию на юге³¹. Позже Ольга непосредственно подчинила Киеву землю древлян³², Святослав покорил вятичей³³, а Владимир к концу X столетия стал управлять всей Русью через наместников (сыновей), что знаменовало собой завершение формирования государственной территории³⁴.

Таким образом, объединение осуществляли норманны по происхождению, но не любые, а варяжские князья, и тоже не всякие, а Рюрик и его преемники при помощи своих дружинных контингентов. Норманны, появлявшиеся на Руси в эпоху после прихода Рюрика, в течение X столетия, играли уже совершенно другую роль. Это были отряды викингов, нанимавшиеся русскими князьями для внешних войн. Часть таких варягов погибала в походах, часть возвращалась на родину³⁵, часть оседала на Руси, пополняя дружинный слой. Ничего принципиально «государствообразующего» эти варяги внести не могли, поскольку деятельность их была подчинена интересам русских князей.

Следовательно, Рюрик и его люди сыграли в процессе государствообразования немаловажную роль: с ними появилась (и была закреплена деятельностью их потомков) тенденция к формированию крупного государства, объединившего все восточнославянские территории. Проблема здесь в том, что у скандинавов той эпохи тенденций к формированию такого рода государств не прослеживается. В Норвегии объединение областей в единое королевство исследователи датируют концом IX — началом X в., но в течение всего X и начала XI столетия это единство было непрочным. Образование единого государства в Дании относят к середине X в. Что же касается Швеции (откуда, судя по археологическим данным, происходило большинство приходивших в Восточную Европу «варягов»), то здесь формирование государства датируют в лучшем случае концом X — началом XI в., а некоторые ученые считают возможным относить его и вовсе только к XII столетию³⁶. Между тем на Руси уже к 940-м гг. сложилась политическая система, охватывающая огромную территорию — от Невы и Ладожского озера до днепровских порогов; под непосредственной властью киевских князей были территории полян, словен, части кривичей, их верховенство признавали еще сохранявшие собственных князей «славинии» древлян, дреговичей, северян, лендзян, радимичей, уличей, другой части кривичей³⁷. Подчинение всей восточнославянской территории было завершено киевскими князьями к концу X в., но уже к середине этого столетия они контролировали территорию, несопоставимую по масштабам с владениями каких-либо скандинавских конунгов. Что касается стран, куда норманны уходили в ходе «движения викингов», то там, где они осуществляли экспансию на земли народов, не имевших еще сложившейся государственности, не появлялось не только крупных, но вообще никаких государств: викинги не создали государств ни в Ирландии, ни в земле пруссов (между низовьями Вислы и Немана), ни в Восточной Прибалтике.

Получается, что ни восточные славяне, ни норманны не имели таких «государствообразовательных потенций», которые позволили бы создать то сверхкрупное государство, которое мы видим на карте Восточной Европы к середине X столетия. При этом, вновь обращаясь к южным и западным славянам, надо отметить, что их государственность возникала под влиянием развитой государственности соседей: у южных славян — византийской и (для Хорватии) франкской, у западных — франкской. Для Руси же, где было создано намного более крупное государство, и практически без «запаздывания» по времени появления, таких влияний не просматривается. Византия находилась в отдалении, ее влияние проявится позже (и главным образом в культурной сфере). Еще более отдалена (и отделена западнославянскими землями) была от восточных славян империя франков. Остается норманнское влияние, но норманны сами не имели еще государственности… Исследователи вынуждены вращаться в замкнутом кругу: те, кто скажет, что государство создано восточными славянами при некотором участии норманнов, встретят аргумент, что у славян не было тенденций к формированию столь масштабных государств; те, кто станет утверждать, что Русь была создана норманнами при некотором участии восточных славян, получат аргумент, что таких тенденций не было у норманнов, и вообще они не могли быть носителями государственности, поскольку сами еще находились на догосударственной стадии развития.

Для ответа на вопрос, с чем могла быть связана особая роль варяжского контингента во главе с Рюриком и его потомков в установлении той масштабной системы властвования в Восточной Европе, которая сложилась в течение конца IX–X в., необходимо мобилизовать те скудные данные, которые имеются в источниках об этой группировке.

«Повесть временных лет» помещает Рюрика и его людей (первоначальную русь, по мнению летописца) в определенный географический контекст, в ряду с другими «варягами» — свеями (шведами), урманами (норвежцами), готами (жителями острова Готланд в Балтийском море) и англянами (англичанами)³⁸. Фактически русь названа на месте данов (датчан), которые не упомянуты, несмотря на то что на Руси в начале XII столетия (во время составления «Повести временных лет») их хорошо знали. То есть в представлении летописца Рюрик и его люди были данами³⁹. Вероятно, информация о датском происхождении родоначальника русской княжеской династии была получена в 1116 г. (незадолго до создания редакции «Повести временных лет», в которой русь была поставлена на место данов), в ходе посольства в Данию, связанного с заключением брака между дочерью новгородского князя Мстислава Владимировича (сына киевского князя Владимира Мономаха) Ингибьорг и датским герцогом Кнутом Лавардом. В Дании хорошо помнили тезку и современника Рюрика — одного из видных предводителей датских викингов в середине IX столетия Рёрика, и скорее всего, эти персонажи были в результате разысканий, предпринятых русской стороной во время визита 1116 г., отождествлены⁴⁰.

Косвенным свидетельством в пользу «датской» версии происхождения Рюрика является упоминание о предшествовавшем его приглашению изгнании варягов, бравших дань со словен и их соседей. Варягами, взимавшими дань, были скорее всего викинги из Средней Швеции — Свеаланда, области Скандинавии, наиболее близкой к региону Поволховья и Приладожья. Следовательно, маловероятно, чтобы князя стали приглашать от тех же варягов, которых изгнали. Соответственно, приглашение предводителя «других» варягов — датских — было бы вполне логичным⁴¹.

Из скандинавских народов именно даны в IX столетии наиболее тесно контактировали с тогдашним центром цивилизации Западной Европы — Франкской империей и государствами — ее наследниками. В связи с этим примечательно соотнесение руси с франками, имеющее место в двух византийских хрониках середины X в., где встречаются определения руси как происходящей «от рода франков» — ἐκ γένους τῶν Φράγγων. Это Хроника продолжателя Феофана и Хроника Симеона Логофета в двух (из трех известных) ее редакциях — Хронике Георгия Амартола (c продолжением) по ватиканскому списку и Хронике Псевдо-Симеона.

Анализ этих сообщений⁴² привел к следующим выводам: 1) они были записаны в середине 940-х гг. (до 948 г.); 2) тезис о тождестве руси и франков исходил от русских; 3) его выдвижение было, скорее всего, связано с планами правительницы Руси (с 945 г.) княгини Ольги заключить династический брак с византийским императорским домом, который, по традиции, соблюдал запрет на заключение матримониальных союзов со всеми иноземцами, кроме франков.

Под происхождением от франков вовсе не обязательно подразумевалось происхождение всей руси в смысле всего населения, подвластного русским князьям: речь могла идти о правящей верхушке, наиболее политически активной части общества, которая в средневековых представлениях была главным носителем этнонима. Между тем в Византии в ту эпоху

«франками» называли жителей государств, сложившихся на месте империи Карла Великого и его потомков (безотносительно их этнической принадлежности)⁴³. То есть если допускать, что отождествление руси с франками, зафиксированное в византийских хрониках середины X в., имело какую-то основу в реальности, то такой основой могло быть пребывание предков русских князей и лиц из их окружения во владениях Каролингов, которое давало им возможность выводить себя «от франков» в широком смысле этого понятия, принятом в то время в Византии.

Итак, надо признать, что к объединению всех восточных славян в единое государство привело воздействие норманнов. Но, во-первых, не всех викингов, приходивших на территорию Руси в течение IX–X вв., а только одного контингента — дружины Рюрика (позже возглавленной Олегом). Вовторых же — и главное, — этот контингент, скорее всего, был норманнским больше по названию, чем по сути. Его представители, видимо, относились к наиболее «франкизированной» на тот момент группировке выходцев из Скандинавии⁴⁴. Они должны были являться в большей мере носителями традиций франкской государственности, чем скандинавских общественных порядков. Их воздействие следует в таком случае считать не норманнским, а франкским, только «перенесенным» лицами скандинавского происхождения. По существу это было воздействие франкской государственности на процессы государствообразования у восточных славян. То есть имело место обычное в истории влияние развитой цивилизации на формирующуюся. В последнее время исследователи разных стран все более обращают внимание на воздействие франкского общества на политическое развитие скандинавов и западных славян в раннее Средневековье, приходя к выводу о значительной роли контактов с франками в образовании государств в Центральной и Северной Европе⁴⁵. Сказанное выше позволяет высказать предположение, что и восточные славяне не оказались в стороне от такого воздействия: специфика состояла в том, что в данном случае оно исходило не от непосредственных соседей — имел место переход его носителей на значительное расстояние и интеграция в местное общество. Такое предположение позволяет объяснить, почему образование государства у восточных славян, более географически удаленных от тогдашних центров цивилизации, чем славяне западные, происходило практически без отставания в темпах в сравнению с последними.

-----------------------------------------------------------------------------------