Пётр I как искоренитель взяточничества

тренним временем 1724 г. января 24-го дня на Троицкой площади Санкт-Петербурга на спешно сооруженном эшафоте, позади которого возвышались четыре заостренных шеста для втыкания голов казненных, началась публичная «эксекуция». Уже давно, со времен казней после розыска о царевиче Алексее Петровиче столичный люд не видывал столь многого числа приговоренных, чередой возведенных на эшафот. В морозном воздухе сквозь редко сыпавший снег монотонно зазвучал голос секретаря, зачитывавшего «вины» осужденных, раздались последние возгласы казнимых, на доски эшафота брызнули первые струи крови. Вот из поредевшей группы приговоренных вывели немолодого, заметно поседевшего человека. Над площадью разнеслись строки приговора: «...Преступая его императорского величества указы... брал от разных дел взятки, а именно...» Как только умолк секретарь, засвистел кнут. Затем палач взялся за клещи и с привычной сноровкой вырвал осужденному ноздри. Окровавленного, едва живого наказанного свели с эшафота, чтобы через 12 дней отправить на вечную каторгу в снискавший зловещую славу Рогервик. Такую кару понес ярославский фискал Алексей Иванович Никитин, которого Вышний суд изобличил в четырех эпизодах получения взяток на общую сумму 111 рублей плюс бочонок вина3.

Многих ли мздоимцев в первой четверти XVIII в. ожидала участь Алексея Никитина? И отчего император помиловал А.И. Никитина, первоначально приговоренного судом к смертной казни? Как вообще Петр I расценивал явление взяточничества — в качестве верховного судьи и в качестве законодателя? Однако прежде чем обратиться к обозрению сведений об отношении первого российского императора к взяточничеству, представляется необходимым предпринять некоторые правовые экскурсы как в допетровские времена, так и во времена сегодняшние.

В современном уголовном праве России взяткой признается любая выгода материального характера, полученная должностным лицом за совершение действий (или бездействие), входящих в его служебные обязанности, а также за осуществление общего покровительства или попустительства по службе (статья 290 части 1 действующего Уголовного кодекса РФ). Соответственно, в настоящее время в качестве взятки не рассматривается незаконное вознаграждение, переданное либо субъекту, не являющемуся должностным лицом4, либо должностному лицу, которое не располагает формальной возможностью предпринять требуемые действия или же оказать общее покровительство (в последнем случае преступное деяние квалифицируется как мошенничество).

Переходя к временам допетровским, прежде всего следует отметить, что понятие должностного лица как специального субъекта получения взятки в те времена, разумеется, отсутствовало. Но сами должностные лица (во вполне строгом современном понимании) существовали на Руси с древних времен, и число их от века к веку все увеличивалось. Со столь же древних времен в нашей стране бытовала традиция всевозможных неофициальных подношений представителям власти со стороны населения. Именовались эти подношения различно: «посулы», «поминки», «почесть». Как же относился к такому явлению средневековый отечественный законодатель?

А относился он к частным вознаграждениям отчетливо двойственно5. С одной стороны, получение посула, имевшее изначально (как убедительно показал Ю.Г. Алексеев) вполне легальный характер6, оказалось безоговорочно воспрещено уже в конце XV в. Ключевая норма на этот счет была внесена, как известно, в ст. 1 Судебника 1497 г.: «...Також и всякому судие посула от суда не имати никому»7. С другой стороны, за принятие посула законодатель не установил в Судебнике 1497 г. каких-либо санкций. Это отсутствие санкций превращало запрет посулов в чисто декларативную норму (норму-декларацию, как она именуется в современной теории права) и тем самым лишало означенный запрет уголовно-правового значения.

Разумеется, в условиях Средневековья, если запрет исходил от монарха, то им же могла быть и назначена любая санкция за нарушение этого

Вид Троицкой площади на Городском острове. Санкт-Петербург. А. Ростовцев. XVIII в.

запрета. Тем более что, как обосновал К.В. Петров, в правовой системе России XVI—XVII вв. судебный прецедент являлся источником права наряду с нормативным актом8. Однако ни в трудах предшественников, ни в публикациях документов не удалось встретить ни единого эпизода, когда «судьи» несли бы ответственность за принятие посулов в соответствии со статьей 1 Судебника 1497 г. Таким образом, посул в Судебнике 1497 г. следует, думается, рассматривать все же не как взятку (в современном уголовно-правовом понимании), а как некую «протовзятку», деяние нежелательное, но при том ненаказуемое.

В XVII в. позиция законодателя в отношении посула стала еще менее определенной. Прежде всего это нашло отражение в Уложении 1649 г., более чем на полтора столетия образовавшем собой ключевой сегмент российской системы законодательства. Как ни покажется неожиданным, но собственно принятие посула в Уложении 1649 г. не подверглось запрещению9. Согласно нормам, закрепленным в статьях глав 7, 10 и 21 Уложения 1649 г., должностные лица подлежали уголовной ответственности только в том случае, если получение посула обусловило совершение ими иных преступных деяний против интересов службы и против правосудия — от вынесения неправосудного приговора до служебного подлога10.

Вместе с тем тогдашний законодатель не решился ни в целом легализовать частные вознаграждения должностным лицам, ни каким-то образом регламентировать порядок их получения. Наоборот, во множестве нормативных актов второй половины XVII в. (в первую очередь в наказах различным должностным лицам) посул, как и прежде, безоговорочно возбранялся11. Однако ни в одном из этих актов запрет на получение «чистых» посулов не сопровождался (как и в Судебнике 1497 г.) назначением каких-либо санкций. Таким образом, посул не превратился во взятку и в законодательстве XVII в.

Подобная законодательная невнятица привела к тому, что принятие должностными лицами частных вознаграждений сохранилось в XVII в. в качестве обыденного явления. Среди этих частных вознаграждений представляется возможным выделить две основные разновидности (хотя и несомненно переплетавшиеся друг с другом): подношения «по должности» (восходившие к стародавнему официальному кормлению государевых наместников) и подношения «от дел» (связанные с разрешением конкретного административного или судебного дела). Первая разновидность была характерна прежде всего для местных органов государственной власти, вторая — для центральных органов.

Затраты же на подношения государственным служащим (численность которых за вторую половину XVII в. увеличилась почти втрое12) были таковы, что даже стряпчие, представлявшие в судах интересы отнюдь не бедствующих монастырей, и те оказывались подчас в затруднительном положении. Например, в одном из писем 1684 г. стряпчий переславль-залесского Данилова монастыря сетовал, что «не задружены у нас приказные люди, всяк просит, а поделиться нечем». В другом письме стряпчий жаловался, что «ко мне... всего в присылке рубль, и из того рубля не знаю, на дела бумаги покупать или дьякам и подьячим от дел давать13».

Неудивительно, что когда в январе 1669 г. группа подьячих Разрядного приказа была — всего на месяц — откомандирована для участия в оформлении дипломатической документации в Ответную палату, это повлекло с их стороны подачу челобитных с просьбами материально компенсировать им отсутствие в приказе. Аргументация подьячих была прямолинейна. Иван Матвеев указал, что в Ответной палате ему пришлось работать «безкорысно в самую лутчею пору, в которое время моя братья, будучи в приказех, от челобитчиковых дел сыти бывают». Подьячий Иван Максимов «с товарищи» добавили к этому, что за время пребывания в палате они успели «оскудать» и «стали беззапасны». Показательно, что руководство Разрядного приказа сочло доводы подьячих вполне резонными и распорядилось выплатить каждому из них от двух до пяти рублей (сверх окладного жалованья)14.

Что касается конкретных сумм, достававшихся приказным «от дел», то, скажем, трудившийся отнюдь не в самой «хлебной» Оружейной палате дьяк А.А. Курбатов исчислил в июне 1701 г. посульные доходы, полученные им за неполные два года, в 604 рубля15 (средний дьяческий годовой оклад составлял в конце XVII в. 88 рублей16). А дьяку Поместного приказа Ф.С. Манукову оказалось по средствам приобрести в апреле 1702 г. в Москве домовладение стоимостью 1400 рублей17. В целом же, по авторитетному предположению Н.Ф. Демидовой, неофициальные доходы большинства приказных в несколько раз превышали размеры их окладного жалованья18.

Между тем во второй половине XVII в. в России появился термин «взятка». В неофициальном обиходе этот термин стал, вероятно, употребляться с 1650-х гг.19 В законодательстве же означенный термин был впервые использован, насколько удалось установить, в типовом наказе писцам от 26 января 1676 г. и в законе от 28 февраля 1677 г. об организации деятельности таможенных голов и целовальников20.

Как явствует из контекста нормативных актов и материалов судебной и административной практики, «взятка» как раз и стала означать частное вознаграждение должностному лицу, получение которого было сопряжено с вымогательством21 (сегодня ответственность за это деяние предусмотрена в особом пункте «Б» части 5 статьи 290 УК РФ). В этом смысле взятка неизменно противопоставлялась посулу — подношению заведомо добровольному. Впрочем, какого-либо специального акта о введении ответственности за получение «взяток» в последней трети XVII в. издано не было.

Ситуацию, сложившуюся к концу XVII в. в государственном аппарате России в связи с общераспространенностью практики принятия посулов, резюмировал игумен Андреевского монастыря на Воробьевых горах старец Авраамий. В 1696 г. в предназначенных для передачи царю «Тетрадях» хорошо осведомленный о приказных порядках старец между иного писал (хотя и изрядно сгущая краски), что «они, дьяки с подьячими, прозабыв страх божий и крестное целование, и смертный час, губят государство нагло, судят неправедно <..> кто даст почести посуленной, тот и прав»22.

Каково же было отношение Петра I к унаследованной от Московского царства традиции повсеместного принятия воеводами и приказными частных вознаграждений? Как ни покажется странным, но до начала XVIII столетия проблема теневых доходов государственных служащих царя и великого князя Петра Алексеевича почти не волновала23. Судя по всему, никак не впечатлился будущий император и вышеприведенными строками из достигших его рук «Тетрадей» старца Авраамия.

Противодействие мздоимству ограничивалось в ту пору лишь единичными эпизодами уголовного преследования взяточников да вполне традиционными риторическими запретами посулов и взяток в нормативных актах. Так, по свидетельству И.А. Желябужского, в 1699 г. за взятки при кораблестроительных работах в Воронеже попал под следствие первый «адмиралтеец» окольничий А.П. Протасьев, который после допроса лично Петром I «с печали и стыда на Москве умер». В январе 1701 г. в Москве был казнен стольник ЛЛ Кокошкин, изобличенный в получении взятки в 5 рублей при найме подвод в Твери24. В ноябре 1699 г. царь вынес приговор веневскому земскому старосте «с товарищи», которые за 120 рублей обеспечили избрание взяткодателей на должности таможенных и кабацких бур-

Император Петр I. Гравюра по оригиналу И.-Г. Таннауэра. Около 1735 г.

мистров. И взяточники, и те, кто «накупились к сборам», были осуждены к смертной казни, замененной на наказание кнутом и пожизненную ссылку с семьями в Азов25.

Весьма примечательной была попытка Петра I использовать ситуацию с широким распространением поборов с населения для пополнения государственной казны. В именном указе от 30 января 1699 г. земским общинам был предложен весьма необычный выбор: или в обмен на двукратное увеличение окладных платежей существенно расширить полномочия органов местного самоуправления (с целью освободить тяглых людей от «многих к ним воеводских и приказных людей обид и налог, и поборов, и взятков»), или сохранить прежнюю систему воеводского правления26. В итоге, из 70 городов и волостей на двойной платеж согласилось лишь 11 27. Вероятнее всего, «налоги, поборы и взятки» воевод и приказных были все же менее обременительны для земских миров, нежели двойное увеличение оклада.

Однако в начале 1700-х гг. отношение Петра I к проблеме поборов с населения стало меняться. От единичных (хотя и суровых) актов правосудия в отношении мздоимцев царь начал переходить к принципиально новаторским законодательным мерам. Для начала в феврале 1701 г. был издан обойденный вниманием предшествующих авторов наказ владимирскому воеводе. В статье 19 наказа была внесена норма, согласно которой в случае, если воевода «учнет от каких дел имати посулы и поминки», то его ожидали «великая опала» и «жестокое наказание без всякого милосердия и пощады»28. Впервые в истории отечественного права была установлена санкция (хотя и не вполне определенная) за сам факт принятия незаконного вознаграждения.

Но настоящий гром для взяточников грянул в феврале 1704 г., когда появился закон об организации Ижорской канцелярии рыбных ловель. В этом нормативном акте законодатель, не ограничившись стереотипным запретом на получение служащими взяток, определил, что «за те взятки... учинена будет смертная казнь»29. Отмеченная линия в законодательстве нашла продолжение чуть более года спустя, в законе от 20 февраля 1705 г., в котором регламентировался порядок набора рекрутов. Согласно статьям 1 и 18 данного закона, смертная казнь устанавливалась для рекрутских наборщиков в том числе и за не сопряженное с иными противоправными деяниями получение взяток30. Это уже была угроза не опалой, пусть и «великой».

И хотя во второй половине 1700-х гг. еще было издано несколько нормативных актов, содержавших традиционно риторические запреты посулов и взяток31, это была уже очевидная инерция. В области законодательства ситуация для взяточников необратимо переменилась. С чем же могло быть связано изменение отношения царя и великого князя Петра Алексеевича к проблеме поборов с населения?

Как представляется, это было связано с более глубоким осмыслением будущим императором той обстановки, которая сложилась в его державе. Для начала необходимо вспомнить, что в первом десятилетии XVIII в. Россия вела изнурительную войну со Швецией. Одновременно в стране создавалась невиданно многочисленная «регулярная» армия, реализовывалась колоссальная судостроительная программа, «в чистом поле» ударными темпами велось строительство Санкт-Петербурга и Таганрога, укреплялся и принудительно населялся Азов.

Все это требовало как значительных экстраординарных налоговых сборов32, так и масштабных рекрутских и трудовых мобилизаций33. На массы трудового люда обрушился разорительный гнет все новых и новых налоговых платежей и казенных отработок. Одновременно десятки тысяч крестьян и посадских не по своей воле безвозвратно покидали обжитые места, чтобы отправиться кто в солдатчину, кто на «великие стройки» на окраины державы. Неслучайно в судных делах Преображенского приказа 1700-х гг. оказались зафиксированы весьма критические суждения подданных о тогдашней внутренней политике Петра I: «Какой де это царь, мироедец, выел свое царство все»; «какой де он государь, всех вытаскал в службу, а царство запустошил»34.

В свою очередь, необходимость обеспечить проведение широкого круга мобилизационных и фискальных мероприятий с неизбежностью привела к тому, что в 1700-е гг. установилась практика рассылки по стране значительного количества должностных лиц, уполномоченных производить всякого рода наборы, сборы и переписи. Сумевшие уклониться от полной тягот строевой службы, новоявленные комиссары и наборщики принялись мздоимствовать с таким размахом, перед которым поблекли злоупотребления малолюдной старомосковской администрации. Масштабы произвола командированных должностных лиц подчас впечатляли даже не склонных к чувствительности местных управителей.

Например, азовский ландрихтер П.В. Кикин так описывал в 1709 г. поведение разосланных по уездам многочисленных сборщиков и наборщиков: «...Не бывало того дня, чтобы не было в каждой деревни сборщиков 5 или 6 человек. А всякий, приехав, бьет и грабит и подводы и кормы емлет и денги сбирает... в свою ползу, как хочет, и от того уездными людьми сверх настоящих платежей ставливалось убытков впятеро или болше»35.

Разумеется, бедствия и лишения трудового люда никогда особенно не затрагивали первого российского императора. Дело было в ином. Будучи (при всей своей импульсивности) безусловным прагматиком, Петр I, начиная с середины 1700-х гг., не мог не испытывать нараставшие опасения за уровень налоговой платежеспособности населения, от которого напрямую зависела боеспособность действующей армии36. Между тем бесконечные поборы командированных лиц (а заодно и местных администраторов) грозили эту платежеспособность окончательно подорвать. Думается, именно подобные опасения изначально и побудили царя задуматься о необходимости положить конец общераспространенной практике получения должностными лицами частных вознаграждений.

Что же касается разъезжавших по стране наборщиков, то они надолго оказались в поле монаршего внимания. Так, в письме Алексею Петровичу от 30 ноября 1708 г. Петр I указал провести проверку деятельности наборщиков рекрутов, подчеркнув, что если кто-то из них окажется уличен во взяточничестве, то «таких надобно повесить»37. А 25 августа 1713 г. появился закон, весьма чувствительно затронувший должностных лиц, командируемых в регионы. Наряду с глубокомысленным предписанием направлять в такие поездки исключительно «добрых, правдивых и умных людей», в закон был внесен запрет командируемым заниматься поборами с населения на собственное проживание и передвижение. В качестве единственной санкции за подобные действия определялась смертная казнь с конфискацией имущества38.

Не прошло и полутора лет, как 23 декабря 1714 г. Петр утвердил закон, ставший, как представляется, наиболее радикальным нормативным актом, направленным на противодействие взяточничеству, изданным в России за XVI — первую половину XX в.39 В этом законе — под действие которого подпадали теперь уже все без изъятия должностные лица («все чины, которые у дел приставлены») — запрещалось получение каких бы то ни было частных вознаграждений («дабы не дерзали никаких... денег брать»). Нарушение закона грозило телесным наказанием с конфискацией имущества или вовсе смертной казнью40. Посулы, поминки, почести, взятки сливались отныне в единый, безоговорочно и сурово караемый состав преступления41. Так в законодательстве России появилась взятка — в современном уголовно-правовом понимании.

Впрочем, и в середине 1710-х гг. позиция Петра I в отношении взяточничества была не вполне одномерной. Прежде всего следует отметить то обстоятельство, что царь не предусмотрел какой-либо нормы об ответственности за получение взятки в изданном одновременно с законом от 23 декабря 1714 г. Артикуле воинском — первом военно-уголовном кодексе России (не имеющем аналога в современной системе законодательства).

Более того: в этом обширном законодательном акте, в проект которого Петр I внес более 70 поправок и дополнений42, вообще не оказалось раздела о преступлениях против интересов службы (которые могли совершаться должностными лицами военного управления)43. Может, Петр иллюзорно понадеялся, что в реформированной российской армии взятки не получат распространения и без уголовно-правовых запретов?

Примечательно и то обстоятельство, что будущий император не упомянул о взяточничестве в известном законе от 25 января 1715 г.44 Именно в этом законе были сформулированы знаменитые «три пункта», содержавшие составы особо тяжких преступлений, о подготовке или совершении которых допускалось извещать лично царя. В первых двух пунктах фигурировали государственные преступления (посягательство на жизнь самодержца, измена и бунт), в третьем пункте речь шла о казнокрадстве.

Иной порядок оказался предусмотрен в том же 1715 г. в отношении подачи заявлений о взятках. Согласно закону от 11 июня 1715 г., население призывалось «без всякого страха» сообщать о взяточничестве со стороны все тех же командированных должностных лиц в Правительствующий Сенат или губернаторам45. Тем самым очевидно, что в тот момент Петр I посчитал взяточничество явлением менее опасным, нежели хищение казны.

Впрочем, уже на следующий год царь высказался о частных вознаграждениях должностным лицам сколь подробно, столь и непримиримо. 30 марта 1716 г. вступил в силу Устав воинский, в главе 10 которого между иного читались такие строки: «И понеже корень всякому злу есть сребролюбие. Того для всяк командующий аншефт должен блюсти себя от лихоимства. И не точию блюсти, но и других от оного жестоко унимать и доволствоватца определенным. Ибо многие интересы государственные чрез сие потеряны бывают. Ибо такой командир, которой лакомство великое имеет, немного лучше изменника почтен быти может, понеже оного неприятель (хотя оный и верен) посторонним образом подарит и с прямого пути свесть легко может. Того ради всякому командиру надлежит... от оного блюстися, ибо может таковым богатством легко смерть или безчестное житие купить»46.

Хотя история создания Устава воинского поныне детально не исследована47, представляется неоспоримым, что источником приведенного фрагмента 10-й главы явилась либо собственноручная запись Петра I, либо запись его диктовки. Более уместный в составе политико-правового трактата, а не акта военного законодательства, не содержавший уголовной санкции,

Титульный лист Устава воинского издания 1717 г.

этот фрагмент, однако, с уникальной полнотой отразил тогдашние воззрения будущего императора на проблему взяточничества. Оттолкнувшись от узко-прагматического осознания того урона, который поборы должностных лиц наносили налоговой платежеспособности населения, к 1716 г. царь Петр Алексеевич пришел к пониманию принципиальной неприемлемости для России многовековой традиции принятия государственными служащими всевозможных подношений.

В последнее восьмилетие жизни Петра I новых специальных актов, касавшихся взяточничества, более не появилось. Рассмотренный фрагмент главы 10 Устава воинского 1716 г. был дословно воспроизведен в статье 13 главы 1 книги 1 Устава морского от 13 января 1720 г.48 Вместе с тем в обширный уголовно-правовой раздел Устава морского 1720 г. не было внесено (как и в Артикул воинский 1714 г.) никакой особой нормы об ответственности за получение взятки. Может, царь посчитал, что для флотских чинов достаточной острасткой станет фраза о том, что на добытые лихоимством деньги можно «смерть или безчестное житие купить»?

Кроме того, в резолюциях от 23 февраля 1720 г. на докладные пункты следственной канцелярии И.И. Дмитриева-Мамонова Петр I разъяснил нормы «переломного» закона от 23 декабря 1714 г.49 Согласно упомянутым резолюциям, предписывалось не привлекать к какой-либо ответственности должностных лиц, получивших посулы в безусловно добровольном порядке в период до издания закона. В свою очередь, аналогичные добровольные подношения, принятые должностными лицами после 1714 г., подлежали взысканию в казну.

Разумеется, Петр I не мог забыть о проблеме взяточничества в ходе выработки грандиозного (хотя так и не завершенного) проекта Уложения Российского государства 1723—1726 гг. — единого кодифицированного акта, которому предстояло заменить Уложение 1649 г. Составлением проекта занималась специально учрежденная при Сенате в августе 1720 г. Уложенная комиссия50. Уже 16 марта 1721 г. царь собственноручно пометил: «В Уложенье внесть указы о похищении и лихоимстве...»51

Уложенная комиссия 1720 г. исполнила высочайшее предписание, под-готовив на основе рассмотренных законов 1713—1714 гг. состоявшую из 14 статей главу «О искоренении похищения кражи казны и протчего ли-хоимства», поместив ее в состав книги 3 проекта52. Кроме того, Уложенная комиссия 1720 г. в полной мере использовала приведенный выше фрагмент главы 10 Устава воинского 1716 г. Означенный фрагмент был несколько расширен, переадресован судьям и в итоге образовал особую статью 25

Страница Устава воинского издания 1717 г.

«Судья должен удалятися от всякого лихоимства и подарков» главы 4 книги 1 проекта Уложения 1723—1726 гг.53

Нельзя не упомянуть и о том, что в эти годы Петр I задумался о возможности легализовать — хотя и в ограниченных масштабах и при строгом нормативном регулировании — получение государственными служащими частных вознаграждений «от дел» (что позволило бы сократить расходы бюджета на выплату им жалованья). Еще в законе от 23 декабря 1714 г. между иного упоминалось, что принятие добровольных подношений «от дел» может быть допущено в будущем либо по какому-то особому нормативному акту либо с «партикулярного» разрешения монарха или же Сената. А вот в утвержденный царем 28 февраля 1720 г. Генеральный регламент оказалась внесена глава 39 «О акциденциях или доходах за труды», в которой упоминалось о предстоящем издании «особливого регламента» касательно правил получения частных вознаграждений54. Однако никакого нормативного акта на этот счет при жизни Петра I так и не появилось.

Еще более примечательно, что дальнейшее развитие в законодательстве конца 1710-х — первой половины 1720-х гг. получил тезис царя о соотнесенности взяточничества и государственной измены, впервые сформулированный в главе 10 Устава воинского 1716 г. Очень скоро Петр I повторил и усилил означенный тезис, но уже применительно ко всем преступлениям против интересов службы. В статье 12 закона «Должность Сената» 1718 г. эти преступления были прямо уравнены с изменой55. Более того, в 1718 г. законодатель счел «презрение указов» должностными лицами даже более опасным, нежели предательство. Как отметил Петр I в собственноручно написанном проекте отмеченной статьи, «услышаф измену, всяк остере-жетца, а сего [должностного преступления] нихто вскоре не почювствует, но мала-помалу все разорятца»56.

Наконец, в октябре 1723 г. Петр I передал для внесения в проект Уложения Российского государства 1723—1726 гг. имевшую нормативное значение «Экспликацию» [пояснение] о государственных преступлениях57. В «Экспликации» император развил вышеприведенный тезис об особой опасности преступлений против интересов службы, указав, что «когда кто в своем звании погрешит, то беду нанесет всему государству». На этом основании законодатель включил преступные деяния против интересов службы (против «государственных прав и своей должности») в число государственных преступлений. Такова была конечная точка эволюции воззрений Петра I на взяточничество: в конечном итоге он отнес это деяние (наименованное в «Экспликации» «лакомством») к разряду государственных преступлений.

Между тем, наряду с радикальным обновлением нормативной основы борьбы со взяточничеством, в первой половине 1710-х гг. царь Петр Алексеевич предпринял в том же направлении и ряд не имевших аналогов мер организационного характера. Прежде всего необходимо вспомнить, что на борьбу со взяточничеством была нацелена созданная в нашей стране в марте 1711 г. могущественная фискальская служба. В утвержденном царем 17 марта 1714 г. базисном законе «О фискалах, их должности и действии» в статье 2 специально оговаривалось, что представителям службы надлежит выявлять «всякие взятки»58.

Неусыпное внимание Петр I уделял также информированию как государственных служащих, так и населения в целом о содержании направленных против взяточничества нормативных актов. Для начала следует отметить, что «переломный» закон от 23 декабря 1714 г. был, по указанию царя, незамедлительно опубликован типографски, разослан по регионам и направлен в свободную продажу59. В марте 1719 г. и в феврале 1724 г. означенный закон был также обнародован в составе сборников нормативных актов60.

Не довольствуясь этим, 2 мая 1720 г. Сенат распорядился собрать со всех государственных служащих подписки об ознакомлении с законом от 23 декабря 1714 г. Ознакомлению с законом (аналогично под расписку) впредь подлежали и все лица, принимаемые на государственную службу. Повторный сенатский указ на эту тему был издан 24 августа 1722 г.61 Не остался в забвении и закон от 25 августа 1713 г. Сенатским указом от 8 июня 1720 г. губернаторы и провинциальные воеводы обязывались вывесить списки этого закона в людных местах в городах и сельской местности, а также организовать зачитывание закона вслух в приходских церквах каждое воскресенье, после литургии62.

Итак, в аспектах законодательном и организационном на протяжении 1700—1710-х гг. Петр I предпринял не имевшие аналогов меры по пресечению частных вознаграждений должностным лицам. Каков же оказался результат, каковы были итоги воплощения на практике грозных и повсюду разосланных государевых указов, итоги деятельности вездесущих фискалов? А итоги эти оказались весьма неоднозначными.

С одной стороны, вполне эффективной следует признать деятельность по разоблачению взяточников со стороны фискальской службы63. К примеру, как явствует из записной книги фискальских доношений 1713 г., только за июль — сентябрь этого года фискалы выявили эпизоды получения взяток тремя должностными лицами: комендантами Соли Галицкой и Скопина, а также командированным в Суздальский уезд переписчиком крестьянских дворов64. А в сентябре 1717 г. фискальская служба обвинила группу ярославских подьячих в вымогательстве с крестьян Чамерской волости взяток на сумму в 500 рублей65. Именно фискалы вскрыли факты взяточничества таких «птенцов гнезда Петрова», как сенатор Я.Ф. Долгоруков, губернатор М.П. Гагарин, вице-губернатор А.А. Курбатов66.

С другой стороны, очевидная загвоздка возникла с практической реализацией суровых законодательных актов о пресечении взяточничества. Хотя точного количества лиц, осужденных в 1705—1724 гг. за получение взяток, установить не удалось (судебная статистика в России тогда, как известно, отсутствовала), возможно с уверенностью констатировать, что число таких лиц исчислялось десятками, но никак не сотнями. Не вызывает также сомнений, что приговоры были вынесены лишь малой части мздоимцев, разоблаченных фискальской службой. Тем самым совершенно очевидно, что грозные новые законы применялись весьма и весьма избирательно.

Кроме того, нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что должностные лица почти не попадали тогда под суд по обвинению только во взяточничестве. Среди сохранившегося в архивах множества судебных дел рассматриваемого периода подобных дел удалось выявить буквально единицы. Впрочем, и в этих случаях (как в 1710-е гг., так и в первой половине 1720-х гг.) взятки продолжали рассматриваться — вполне в духе Уложения 1649 г. — почти исключительно в увязке с обусловленными их получением иными преступлениями против интересов службы и правосудия.

Причина же, по которой за одни взятки в 1705—1724 гг. судили редко, была простой: вставшие на путь криминального обогащения государственные служащие того времени обладали в большинстве своем слишком значительными «аппетитами», предпочитая совмещать принятие частных вознаграждений с неуказными сборами и различными формами казнокрадства. К примеру, назначенный в 1711 г. комендантом Луха Ф.А. Волков не ограничился получением взяток при рекрутском наборе, а принялся взимать с местных жителей, сверх официальных платежей, особый «налог» в свою пользу.

Вскоре, однако, о преступных деяниях коменданта подал доношение лухский подьячий Степан Мочалов. Оказавшись под судом Московской губернской канцелярии, Ф.А. Волков под пыткой дал признательные показания (повинившись заодно в незаконной продаже рекрутам обмундирования). Дело было доложено Петру I, который 24 февраля 1712 г. Приговорил Федора Волкова к смертной казни, дополнительно указав «труп ево в землю не хоронить (но чтоб лежал поверх земли видим всем)»67.

А вот бывший сибирский губернатор М.П. Гагарин был 14 марта 1721 г. приговорен Сенатом к смертной казни по шести пунктам обвинения, включавшим хищение казны, многообразные злоупотребления должностными полномочиями и получение взяток «сибирских городов с жителей»68. Как явствует из пространного «Реэстра дел на губернатора», направленного асессором следственной канцелярии И.И. Дмитриева-Мамонова гвардии майором И.М. Лихаревым Петру I в сентябре 1719 г., взятки Матвей Гага-

Печатный экземпляр закона от 23 декабря 1714 г.

рин получал во множестве и на весьма крупные суммы. К примеру, было установлено, что комендант Тары поднес Матвею Петровичу пять пудов серебра, «чтоб был к нему милостив», а тобольский посадский Леонтий Зверев — 4000 рублей за получение винного откупа «бес торгу»69.

Одним из немногих чисто «взяточных» процессов описываемого времени явился состоявшийся в 1711 г. суд над дьяком Д.И. Новиковым, обвиненным в получении незаконного вознаграждения с откупщика Л.М. Чижова. Хлопотавший о получении подряда на ремонт Яузского моста Лукьян Чижов вручил дьяку в общей сложности 400 рублей, чтобы «был бы добр». После не особенно затяжного судебного разбирательства опрометчиво пообещавший откупщику «во всяких делах чинить всякое вспоможение» (общее покровительство, в современном понимании) Данила Новиков был в декабре 1711 г. приговорен Сенатом к наказанию кнутом и штрафу в 1400 рублей70.

В 1712 г. за взятки попал под суд гвардии поручик Н.Т. Ржевский. Выходец из многократно ветвившегося старинного рода (восходившего к удельным князьям Смоленской земли), поручик Никита Ржевский был в октябре 1707 г. направлен Петром I в союзную Речь Посполитую на должность российского коменданта Полоцка71. Получившему под команду небольшой гарнизон Никите Тимофеевичу предстояло наглухо перекрыть — со своего направления — сухопутную и речную доставку в шведскую еще тогда Ригу товаров и продовольствия.

Однако с выполнением государева поручения дело у Никиты Ржевского не заладилось. Воспользовавшись относительно автономным положением, Никита Тимофеевич занялся неуемным личным обогащением. Избрав в качестве посредника некоего «полоцкого жида» Авраама Рубанова, потомок удельных князей принялся вступать в переговоры с купцами, регулярно предоставляя некоторым из них (разумеется, не безвозмездно), выражаясь по-современному, «зеленый коридор» в сторону Риги.

11 июня 1712 г. уже отданный под суд Никита Ржевский подал царю повинную, в которой признал факт пропуска в Ригу за взятки шести купеческих судов с товарами72. Для рассмотрения дела Н.Т. Ржевского в июле 1712 г. в летнем войсковом лагере под Санкт-Петербургом был созван кригсрехт под председательством генерал-майора А.А. Головина. 16 июля 1712 г. военные судьи единогласно приговорили Н.Т. Ржевского за получение взяток к смертной казни.

В декабре 1715 г. были осуждены шестеро дьяков Военной канцелярии, изобличенные в том, что за взятки незаконно оформили отпуска группе офицеров73. В 1714 г. по обвинению в получении взяток был взят под стражу рекрутский наборщик жилец К.А. Коробов. В ходе процесса было установлено, что наборщик получил от посадских людей Юрьева Польского 50 рублей «в почесть». Просидевший шесть лет в колодничьей палате на Потешном дворе в Преображенском Кузьма Коробов был в 1720 г. приговорен к году каторжных работ74.

В 1721 г. за получение посулов от земских бурмистров Ярославля были привлечены к уголовной ответственности дьяки И.Д. Свешников и Кузьма Жуков. Несмотря на то что принятие подношений дьяками имело место в 1710—1714 гг. (то есть до издания закона от 23 декабря 1714 г.), Ревизион-коллегия приговорила 17 ноября 1721 г. Кузьму Жукова к возвращению в казну полученных от земских бурмистров 833 рублей, а 15 декабря 1721 г. Ивана Свешникова — к возвращению 205 рублей. Поскольку в Ревизион-коллегии отчего-то проигнорировали высочайшую резолюцию от 23 февраля 1720 г. о невзыскании посулов, полученных до 1714 г. (не исключено, что об этой резолюции коллегию попросту забыли проинформировать), дьяки платить не стали и взялись обжаловать приговор, который и был в конце концов отменен Сенатом 31 мая 1728 г.75

Последними должностными лицами, поплатившимися в первой четверти XVIII в. исключительно за взяточничество, оказались кронштадтский таможенный бурмистр Ф.А. Болотный и уже упоминавшийся ярославский фискал А.И. Никитин. Попавший под суд в августе 1723 г. Федор Болотный оказался изобличен в двух эпизодах получения взяток. Как было установлено, в первом случае бурмистр получил от шкипера английского судна шляпу, во втором — со штурмана судна из Гданьска половину анкера и шесть бутылок вина и две бутылки водки. Со шкипера Ф.А. Болотный, насколько можно понять, подношение попросту «вытянул», а со штурмана не взыскал таможенную пошлину за продажу семи анкеров водки. За эти преступные деяния в январе 1724 г. Вышний суд приговорил Федора Болотного к смертной казни76.

Что касается А.И. Никитина, то его угораздило попасть в число фигурантов расследовавшегося в 1722—1723 гг. грандиозного «дела фискалов»77.

Обвиненный в получении взяток с ярославских жителей Алексей Никитин был в сентябре 1722 г. впервые допрошен в генерал-прокуратуре Сената. Поскольку фискал упорно отрицал предъявленные обвинения, 3 декабря 1722 г. он оказался в застенке. Не вытерпев дыбы и семи ударов кнутом, Алексей Никитин признался в четырех эпизодах получения взяток на общую сумму в 111 рублей (плюс бочонок вина)78. В трех случаях фискал получил вознаграждение за преступное должностное бездействие. А вот бурмистр Борисоглебской слободы Родион Горбунов вручил в феврале 1722 г. Алексею Ивановичу 40 рублей, чтобы «он, Никитин, не часто приезжал к нам в слободу... и не чинил бы нашим слобожанам каких напрасных нападок и раззорения»79. В итоге 22 января 1724 г. Вышний суд приговорил А.И. Никитина к смертной казни с конфискацией имущества80.

Каково же было отношение Петра I к «чистым» взяточникам в качестве верховного судьи? Отношение это было в большей мере либеральным. Для начала подобная тенденция проявилась в решении царя по делу Н.Т. Ржевского.

Поскольку приговор строевому офицеру вступал в законную силу только после утверждения главой государства, материалы кригсрехта были в сентябре 1712 г. направлены Петру I. Высочайшее утверждение состоялось 8 апреля 1714 г. Несмотря на то что Никита Ржевский серьезно нарушил воинский долг, царь заменил ему смертную казнь на телесное наказание с конфискацией имущества и последующей ссылкой в Сибирь. В том же апреле перед строем полка Никита Тимофеевич был «кладен на плаху к смертной казни и по свободе от смерти учинено наказание, бит кнутом»81.

Еще более мягкий приговор царь вынес 11 декабря 1715 г. шестерым дьякам Военной канцелярии. Несмотря на доказанную вину, дьяки-взяточники отделались всего лишь наказанием батогами. А вот таможенному бурмистру Ф.А. Болотному Петр I смягчил приговор и вовсе дважды. Для начала, присутствуя на заседании Вышнего суда 15 января 1724 г., император отменил решение суда о смертной казни бурмистра, назначив ему взамен наказание кнутом и ссылку на каторгу на пять лет. Затем, утверждая приговор, вынесенный Вышним судом 23 января 1724 г., Петр I сократил срок назначенной Федору Болотному каторги с пяти до трех лет82.

Помиловал император также фискала-взяточника А.И. Никитина, лаконично начертав на приговоре: «Политическою смертию». Более того, как явствует из пометы в судном деле, перед описанной выше «эксекуцией» палач получил указание не наносить Алексею Никитину более 25 ударов кнутом, что значительно повышало шансы осужденного выжить после телесного наказания83. Чем же возможно объяснить столь снисходительное отношение Петра-судьи к мздоимцам?

Во-первых, необходимо заметить, что, несмотря на грозную репутацию и безразличие к людским страданиям, Петр I никогда не ужесточал поступавшие к нему на утверждение приговоры, а либо оставлял их без изменения, либо смягчал84. Во-вторых, царь не мог не осознавать реальный масштаб практики принятия должностными лицами всевозможных подношений. Со страниц фискальских доношений и признательных показаний обвиняемых, из приговоров судов и докладов «майорских» следственных канцелярий, из многих документов и личных бесед перед Петром I раз за разом с неизбежностью вырисовывалась картина повсеместной распространенности в его державе «приносов, как изстари было».

Так, из несомненно попавшей к нему в руки предсмертной повинной бывшего архангелогородского вице-губернатора А.А. Курбатова 1720 г. царь мог узнать о том, как возглавлявший администрацию огромного региона Алексей Курбатов самолично направлял подношения подьячим канцелярии Сената, чтобы те более внимательно отнеслись к поступавшим к ним делам по вверенной ему губернии. «А не посылать имел опасение, что в делех губернских не учинилося какой препоны»85. В общем, как емко сформулировал дьяк Д.И. Новиков на допросе в той самой канцелярии Сената 12 сентября 1711 г.: «Да и ныне приказные люди во всех приказех... за приказной труд, кто что даст, берут невозбранно»86.

В подобных условиях прагматично настроенный и не лишенный представлений о справедливости Петр I оказался вынужден, с одной стороны, осуществлять по отношению к взяточникам лишь выборочные репрессии, а с другой — решать участь тех из них, кто оказался все же разоблачен, дифференцированно. Монарх-реформатор заведомо не мог допустить паралича государственного аппарата из-за проведения массовой «чистки рядов» от мздоимцев и посульников. В свою очередь, если принятие частного вознаграждения не обусловило совершение попавшим под суд служащим иного серьезного должностного преступления, не нанесло такой уж значительный ущерб «государственному интересу», царь предпочитал поступать с виновным в большей мере снисходительно. Именно поэтому, думается, так легко отделались в 1715 г. дьяки Военной канцелярии, а в 1724 г. был помилован вполне ординарный взяточник А.И. Никитин.

Как же оценить итоги правления царя и императора Петра I в части противодействия взяточничеству? Как представляется, монарх-реформатор сумел в полной мере осуществить законодательный перелом в отношении посулов и почестей — архаичной традиции, чем дальше, тем больше разъедавшей отечественный государственный аппарат. Именно с петровского времени любые частные вознаграждения должностным лицам оказались окончательно и бесповоротно выведены за рамки правового поля, превратились в строго караемый состав преступления. В итоге, Петр I заложил основу того понятия «взятки», которое существует в российском законодательстве в настоящее время.

И, несмотря на то что грозные законы о пресечении мздоимства оказались лишь избирательно воплощены в судебной практике первой четверти XVIII в., не подлежит сомнению, что именно Петр I объявил войну взятке в России — ту войну, которая, увы, столь далека от завершения и ныне. А еще сегодня никак не стоит забывать прерывисто начертанные императором в далеком 1723 году предостерегающие строки о том, что от «презрения должности своей» «может быть государству не точию бедство, но и конечное падение»87.

2 РГАДА. Ф. 16. № 179. Л. 9.

3 Детальное описание «эксекуции» 24 января 1724 г. оставил Ф.-В. Берхгольц (Берхгольц Ф.-В. Дневник. 1721-1725 / Пер. с нем. М, 1903. Ч. 4. С. 10-11). Приговор А.И. Никитину и запись о приведении его в исполнение отложились в материалах «дела фискалов» 1722-1724 гг. (РГАДА Ф. 248. Кн. 274. Л. 1443,1444 об.). Сведения о погоде в Санкт-Петербурге 24 января 1724 г. сохранились в «Походном журнале» Петра I за 1724 г. (Походный журнал 1724 года. СПб., 1855. С. 36).

4 Пояснение, кого именно считать должностным лицом, содержится непосредственно в УК РФ (примеч. 1 ст. 285). Говоря вкратце, должностным признается лицо, наделенное полномочиями представителя власти либо выполняющее организационно-распорядительные функции в государственных и муниципальных органах и учреждениях, в органах местного самоуправления, а также в Вооруженных силах РФ.

5 Не углубляясь на этих страницах в историографические дебри, необходимо заметить, что проблема частных вознаграждений должностным лицам в России XVI—XVII вв. неоднократно затрагивалась в литературе. Из работ, имеющих научное значение, см. в первую очередь: Анциферов К. А- Взяточничество в истории русского законодательства (до периода сводов) // Журнал гражданского и уголовного права. 1884. Кн. 2. С. 1 — 35; Ширяев В.Н. Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях: уголовно-юридическое исследование. Ярославль, 1916. С. 71—91 [Временник Демидовского юридического лицея. Кн. 115]; Torke H.J. Crime and Punishment in the Pre-Petrine Civil Service: The Problem of Control // Imperial Russia. 1700—1917: State. Society. Opposition. Nothern Illinois University Press, 1988. P. 5—21; Davies B. The Politics of Give and Take: Kormlenie as Service Remuneration and Generalized Exange, 1488—1726 // Culture and Identity in Muscovy, 1359—1584. М., 1997. Р. 49-61; Седов П.В. Подношения в московских приказах XVII в. // Отечественная история. 1996. № 1. С. 142—145; Potter C. Payment, Gift or Bribe? Exploring the Boundaries in Pre-Petrine Russia // Bribery and Blatin Russia: Negotiating Reciprocity from the Middle Ages to 1990-s. London, 2000. P. 20-34.

6 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III: традиция и реформа. СПб., 2001. С. 186—189.

7 Российское законодательство X—XX вв. / Под ред. А.Д. Горского. М., 1985. Т. 2. С. 54.

8 Петров К.В. «Прецедент» в средневековом русском праве (XVI—XVII вв.) // Государство и право. 2005. № 4. С. 78-83.

9 Из числа предшествующих авторов на эту особенность Уложения 1649 г. обратили внимание К.Д. Анциферов, а затем О.В. Новохатко (Анциферов К.Д. Взяточничество в истории русского законодательства С. 32—33; Новохатко О.В. Разряд в 185 году. М., 2007. С. 55).

10 См. ст. 10-12 гл. 7-й, ст. 5-9,12,16,144,146 и 170 гл. 10-й, ст. 2 гл. 12-й, ст. 83 гл. 21-й Уложения 1649 г. (Российское законодательство X—XX вв. / Под ред. А.Г. Манькова. М., 1985. Т. 3. С. 94, 102—104, 124, 157, 244). Современный правоприменитель мог бы квалифицировать описанные в диспозициях отмеченных статей преступные деяния по ст. 305 «Вынесение заведомо неправосудного приговора, решения или иного судебного акта», ст. 306 «Заведомо ложный донос», ст. 307 «Заведомо ложные показания», ст. 292 «Служебный подлог», ст. 159 «Мошенничество» и особенно по ст. 285 «Злоупотребление должностными полномочиями» УК РФ.

11 См.: Полное собрание законов Российской империи с 1649 года (далее — Полное собрание законов). СПб., 1830. Т.1. № 114. С. 310, 313-314; Там же. Т.2. № 1074, 1148, 1181. С.616, 717, 762; Там же. Т.3. № 1443, 1511, 1526, 1533. С. 131, 203, 214, 217 и др.

12 Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма М., 1987. С. 37.

13 Свирелин А.И. Подворье Переславского Данилова монастыря в Москве // Архив исторических и практических сведений, относящихся до России. 1860—1861. СПб., 1863. Кн. 5. С. 15-16.

14 О доходах подьячих, служивших в московских приказах (1669 г.) / Публ. В. О. Эйнгорна // ЧОИДР. 1894. Кн. 4. Смесь. С. 8-10.

15 РГАДА. Ф. 9. Отд. 2. Кн. 1. А. 638 об.

16 Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России... С. 122.

17 Москва. Актовые книги XVIII столетия. М., 1892. Т. 1. С. 116.

18 Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России... С. 145.

19 Московская деловая и бытовая письменность XVII в. М., 1968. С. 71.

20 Акты писцового дела 60—80-х гг. XVII в. / Сост. С.Б. Веселовский. М., 1990. С. 293; Полное собрание законов. Т. 2. № 679. С. 90—91.

21 Уместно заметить, что в XVII в., наряду с термином «взятка», для обозначения вымогательства поборов с населения использовались также термины «скуп» и «налога», употребление которых, однако, прекратилось в начале XVIII в.

22 Бакланова Н.А. «Тетради» старца Авраамия // Исторический архив. М.; А., 1951. Т. 6. С. 145.

23 Из литературы по истории взяточничества в России в конце XVII — первой четверти XVIII вв., наряду с разделами в упомянутых трудах К.Д. Анциферова и В.Н. Ширяева, см.: Астанин В.В. Борьба с коррупцией по законодательству Петра I // Криминальная ситуация на рубеже веков в России. М., 1999. С. 245—250; Серов АО. Противодействие взяточничеству в России: опыт Петра I (законодательные, правоприменительные и организационные аспекты) // Уголовное право. 2004. № 4. С. 118—120.

24 Желябужский И. А. Дневные записки / Публ. Д.И. Языкова // Русский архив. 1910. Кн. 3. № 9. С. 70, 83. Кончина А.П. Протасьева могла произойти, думается, не столько от печали, сколько от последствий пыток, которые нередко применялись при допросах с участием Петра I. Некоторые подробности расследования злоупотреблений «адмиралтейна» см.: Елагин СМ. История русского флота. Период Азовский. СПб., 1864. С. 144-145, 287-289.

25 Полное собрание законов. Т. 3. № 1722. С. 671.

26 Полное собрание законов. Т. 3. № 1675. С. 600—601.

27 Богословский М.М. Петр I. Материалы для биографии. М., 1946. Т. 3. С. 299—300.

28 Полное собрание законов. Т. 4. № 1836. С. 152—153.

29 Полное собрание законов. Т. 4. № 1956. С. 240.

30 Полное собрание законов. Т. 4. № 2036. С. 292-293, 295.

31 Таковы были: именной указ от 8 января 1706 г. о передаче крепостных дел в ведение Ратуши, «статьи» ландрихтеру Ингерманландской губернии от 17 января 1707 г., наказ сыщику Ф.Ю. Козину от 30 ноября 1710 г. (Полное собрание законов. Т. 4. № 2087, 2135,2310. С. 335-336, 366, 585).

32 Обозрение текущих и чрезвычайных налогов 1700-х гг. см.: Козлов СЛ., Дмитриева З.В. Налоги в России до XIX в. 2-е изд. СПб., 2001. С. 123—126.

33 Так, на строительство порта в Таганроге в 1701 — 1703 гг. было мобилизовано около 9 тысяч работных людей. В Азов только в 1704 г. было переведено «на вечное житье» 4572 человека. На строительство же Санкт-Петербурга в одном только 1709 г. было принудительно направлено 21 450 человек (Будтолаеб ИМ. Строительство Таганрогского порта в 1697—1711 гг. // Известия АН СССР. Отд. тех. наук. 1951. № 11. С. 1726; Пушкаренко А.А. Приазовский край в конце XVII — начале XVIII в. (очерки заселения и хозяйственного освоения края): Дис. ... канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1966. С. 46; Андреева Е.А. Начало строительства Петербурга: обеспечение работными и мастеровыми людьми в 1703—1712 гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2006. С. 18).

34 Цит. по: Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия в первой четверти XVIII в. Преобразования Петра I. М., 1954. С. 277.

35 Цит. по: Клочков М.В. Население в России при Петре Великом по переписям того времени. СПб., 1911.Т. 1.С. 198. С впечатлениями П.В. Кикина оказались сходны и наблюдения предпринимателя и прожектера И.Т. Посошкова. В своем известном трактате «Книга о скудости и богатстве» Иван Посошков между иного сетовал, что «ныне... многое множество у дел таких брызгал, что мог бы один пятерых неприятелей гнать, а он, добившись к какому делу наживочному, да живет себе да наживает пожитки, ибо оныя, добившись в камисары и в четверщики и в подкамисарья... и во иныя управления и живут в покое и богатятся» (Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. М., 1937. С. 175).

36 В этом смысле глубоко примечательно письмо царя Т.Н. Стрешневу от 21 ноября 1709 г., в котором предписывалось взыскивать доимочные деньги не в полном объеме, а лишь за 1707—1708 гг. — чтобы не допустить разорения крестьян и посадских (Письма и бумаги императора Петра Великого. М.; Л., 1950. Т. 9. Вып. 1. С. 468).

37 Письма и бумаги... М.; Л, 1948. Т. 8. Вып. 1. С. 330.

38 Полное собрание законов. Т. 5. № 2707. С. 51—53.

39 Полное собрание законов. Т. 5. № 2871. С. 135—136. Черновая редакция закона была собственноручно написана Петром I (Законодательные акты Петра I / Сост. Н.А. Воскресенский. М.; Л., 1945. Т. 1. С. 211—212). Наиболее подробное рассмотрение закона в литературе см.: Ширяев В.Н. Взяточничество и лиходательство... С. 103—106.

40 В следующий раз в отечественном законодательстве смертная казнь за взяточничество оказалась введена указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 февраля 1962 г. «Об усилении уголовной ответственности за взяточничество» (Ведомости Верховного Совета СССР. 1962. № 8. Ст. 85). Эта санкция была в том же году внесена в ст. 173 Уголовного кодекса РСФСР 1960 г.

41 Примечательно, что после 1714 г. термин «посул» почти перестал употребляться в законодательстве, хотя и не исчез вовсе. Этот архаичный термин оказался еще упомянут в ст. 16 Инструкции земским рентмейстерам от 12 февраля 1719 г., в ст. 12 ч. 3 Духовного регламента от 25 января 1721 г., в ст. 2 закона от 13 ноября 1724 г. «О подозрении на судей», а в последний раз — в законе от 13 ноября 1724 г. о запрете передавать через придворных служителей письма (Полное собрание законов. Т. 5. № 3304. С. 664; Т. 6. № 3718. С. 345; Т. 7. № 4593,4597. С. 367, 368). А вот в приговоре Вышнего суда А.Я. Нестерову от 22 января 1724 г. был использован совсем экзотический термин «посулные взятки» (РГАДА. Ф. 248. Кн. 273. Л. 690).

42 Публикацию этих поправок и дополнений, подготовленную П.П. Епифановым, см.: Военные уставы Петра Великого / Под ред. Н.Л. Рубинштейна. М., 1946. С. 66—79.

43 Единственным исключением явились ст. 65 и 66 Артикула воинского 1714 г., в которых оказались упомянуты несколько казусов злоупотребления должностными полномочиями (Законодательство Петра I. С. 764).

44 Полное собрание законов. Т. 5. № 2877. С. 138. В литературе об этом законе см., в частности: Покровский Н.Н. Законодательные источники Петровского времени о «слове и деле государевом» // Публицистические и исторические сочинения периода феодализма сб. науч. трудов. Новосибирск, 1989. С. 79—81; LeDonne J. Absolutism and Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order. 1700—1825. Oxford, 1991. P. 206—207; Анисимов О. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М, 1999. С. 19-20.

45 Полное собрание законов. Т. 5. № 2915. С. 160.

46 Законодательство Петра 1.С. 164—165.

47 Законопроектные материалы, относящиеся к истории составления Устава воинского 1716 г., еще в 1920-е гг. выявил и подготовил к печати ленинградский ученый-подвижник НА. Воскресенский. Акты военного и военно-морского законодательства конца XVII — первой четверти XVIII вв. (вместе с их черновыми редакциями) Николай Воскресенский свел в четвертый том «Законодательных актов Петра I» (Законодательные акты Петра I. С. ХЫ V, 9, 24). Этот четвертый том, как известно, так и не вышел в свет, местонахождение его рукописи в настоящее время неизвестно.

48 Полное собрание законов. Т. 6. № 3485. С. 6.

49 Полное собрание законов. Т. 6. № 3531. С. 140.

50 О подготовке проекта Уложения 1723—1726 гг. подробнее см.: Серов Д. О. «У сочинения Уложенья росийского с швецким быть...»: Уложенная комиссия 1720 года и ее труды // Институты государства и права в их историческом развитии: сб. науч. статей. М., 2012. С. 139-160.

51 РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Кн. 58. Л. 61.

52 РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Кн. 33. Ч. 3. А. 211-216.

53 РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Кн. 33. Ч. 1. Л. 61-61 об.

54 Полное собрание законов. Т. 6. № 3534. С. 154—155.

55 Полное собрание законов. Т. 5. № 3264. С. 606.

5б Законодательные акты Петра I. С. 287—288.

57 Законодательные акты Петра I. С. 131 — 132. Некоторое время спустя «Экспликация» была оформлена в виде особого законодательного акта, обнародованного 5 февраля 1724 г. (Полное собрание законов. Т. 7. № 4460. С. 250-251).

58 Полное собрание законов. Т. 5. № 2786. С. 89.

59 РГАДА. Ф. 248. Кн. 1885. Л. 155 об. — 156; Описание изданий гражданской печати. 1708 — январь 1725 г.: сводный каталог / Сост. ТА. Быкова, М.М. Гуревич. Под ред. П.Н. Беркова. М.; Л, 1955. С. 166.

60 Копии его царского величества указов, публикованных от 1714 года с марта 17 дня по нынешней 1719 год. СПб., 1719. С. 57—59; Копии его императорского величества указов, состоявшихся с 1714 по 1719 год. СПб., 1724. С. 71—74.

61 Полное собрание законов. Т. 6. № 3586,4077. С. 194, 761.

62 РГАДА. Ф. 248. Кн. 1886. Л. 124-124 об.

63 Подробнее см.: Серов Д.О. Фискальская служба и прокуратура России в первой трети XVIII в.: моногр. Palmarium Academic Publishing, 2012. С. 85-92, 94-99,101-104. Из числа предшествующих авторов выдающуюся роль российских фискалов «по части борьбы с коррупцией» в общем виде отметил Р. Виттрам (Wittram R Peter I: Czar und Kaiser: Zur Geschichte Peters des Grofien in seiner Zeit Gottingen, 1964. Bd. 2. S. 110)

64 РГАДА. Ф. 248. Оп. 106. № 89. Л. 11 об., 21 об., 31 об.

65 РГАДА. Ф. 982. Оп. 1. Кн. 32. А. 20.

66 РГАДА. Ф. 248. Кн. 51. А. 42,49 об.

67 Письма и бумаги... М., 1975. Т. 12. Вып. 1. С. 89, 365-366.

68 РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. Кн. 17. Л. 95—96 об. Уместно вспомнить, что, по указанию Петра I, тело повешенного 21 марта 1721 г. М.П. Гагарина было также не предано земле, а оставлено на виселице. 25 ноября 1721 г. император дополнительно распорядился подвесить тело на той же виселице на специально изготовленной железной цепи (РГАДА. Ф. 1451. Кн. 16. Л. 97).

69 РГАДА. Ф. 9. Отд. 2. Кн. 41. Л. 338—341. Подробности о расследовании дела М.П. Гагарина см.: Акишин М.О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. С. 191—198.

70 РГАДА. Ф. 248. Оп. 106. № 20. Л. 13.165-165 об.

71 Письма и бумаги... СПб, 1912. Т. 6. С. 140-141.

72 РГВИА. Ф. 2583. Оп. 1. № 5. Л. 39. Касательно количества пропущенных за взятки купеческих судов, впрочем, в ходе судебных слушаний фигурировали совсем другие цифры. Состоявший в команде Н.Т. Ржевского гвардии рядовой Игнатий Дурново утверждал, что только в ночь на Пасху 1709 г. поручик велел пропустить целиком купеческий караван, состоявший из «немалого числа» стругов. Согласно же показаниям Авраама Рубанова, в пасхальную ночь 1709 г. в Ригу прошел 41 струг и 26 плотов (Там же. Л. 28—28 об.). Иные подробности суда над Никитой Ржевским см.: Серов Д. О. Из истории военной юстиции петровского времени: процесс Н.Т. Ржевского (1710—1714) // Кровь. Порох. Лавры. Войны России в эпоху барокко (1700—1762): сб. матер, всеросс. науч. конф. СПб, 2002. Вып. 2. С. 41-43.

73 Полное собрание законов. Т. 5. № 2965. С. 185.

74 РГАДА. Ф. 286. Кн. 32. Л. 801.

75 РГАДА. Ф. 248. Кн. 1284. А. 126-127,132,137-138,145 об. — 146,160-161 об.

76 РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. № 28. Л. 19; РГАДА. Ф. 248. Кн. 30. А. 184-185.

77 О «деле фискалов» подробнее см.: Серов Д.О. Фискалы на эшафоте // Родина. 2007. №11. С. 75-79.

78 РГАДА. Ф. 248. Кн. 274. А. 1359-1963, 1379 об. — 1380 об, 1391-1391 об. Впрочем, судя по описи имущества А.И. Никитина (среди которого оказалась, например, крытая кожей голландская ездовая коляска), его теневые доходы были значительно больше (Там же. Л. 1403-1405 об.).

79 РГАДА. Ф. 248. Кн. 274. А. 1375.

80 РГАДА. Ф. 248. Кн. 274. А. 1443.

81 Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого / Под ред. Н.Ф. Дубровина СПб, 1888. Т. 4. Кн. 1. С. 318. Из ссылки Н.Т. Ржевский был освобожден по именному указу от 26 января 1722 г, изданному в рамках амнистиционной кампании по случаю победы над Швецией (РГАДА. Ф. 248. Кн. 1888. Л. 197 об.).

82 РГАДА. Ф. 248. Кн. 30. А. 185.

83 РГАДА. Ф. 248. Кн. 274. А 1443,1444 об. Взошедшие на эшафот 24 января 1724 г. вместе с А. И. Никитиным Ф.А Болотный и бывший обер-фискал МВ. Желябужский получили по 50 ударов кнутом Михаил Желябужский не перенес наказания, скончавшись 15 февраля 1724 г. Оправившиеся после «эксекуции» Федор Болотный и Алексей Никитин были уже 8 февраля 1724 г. отправлены на каторжные работы (Там же Кн. 273. Л. 720,730—730 об.; Там же Кн. 30. Л. 186 об.). С каторги А.И. Никитин был освобожден, по именному указу от 19 марта 1729 г., с направлением в пожизненную ссылку в Сибирь (Сб. РИО. СПб., 1894. Т. 94. С. 381).

84 Подробнее см.: Серов А.О. Петр I как судебный деятель // Вестник Новосибирского государственного университета Сер. История, филология. 2007. Т. 6. Вып. 1. С. 28—34.

85 РГАДА. Ф. 9. Отд. 2. Кн. 94. А. 440 об.

86 РГАДА. Ф. 248. Оп. 106. № 20. А. 6а.

87 Законодательные акты Петра I. С. 131