Из истории полицейской фотографии в России второй половины XIX — начала XX столетия

отография довольно быстро — спустя 10–20 лет после ее фактического изобретения в 1839 г. — становится незаменимым средством в исследовании человеческого лица и тела. Механически воспроизведенные изображения порождают новые способы классификации и формы хранения информации: появляются медицинские, этнографические и криминалистические архивы. 

Некоторые исследователи связывают первые опыты использования фотографии в криминальных расследованиях с деятельностью английских полицейских в 1840-х гг.1 В 1850-е гг. появляются более масштабные проекты. В 1852–1853 гг. по заказу швейцарского правительства фотограф К. Дюрхайм выполнил серию из 220 фотографий бездомных бедняков города Берна. Предполагалось, что фотографии впоследствии будут переведены в литографии и затем предоставлены полиции, с целью облегчить опознание и поимку бродяг.

Историк фотографии М. Фризо указывал также, что в 1854 г. редактор двух ведущих французских журналов о фотографии «La lumiere» и «Le Moniteur de la Photographie» Э. Лакан рассматривал в одном из своих эссе возможность организации полицейской фотографической службы2. Это предложение так и осталось нереализованным. Дальнейшее внедрение в полицейскую практику фотографии Фризо связывает с событиями Гражданской войны в США (1861–1865 гг.) и Парижской коммуны во Франции (1871 г.).

В 1860-х гг. в крупных городах Европы и России появились первые фотографические студии при полицейских учреждениях. Снимки старались вкладывать во все важные судебно-полицейские дела, однако на практике отсутствовала четкая система фиксации и идентификации личности преступников. Как пиcал корреспондент журнала «Фотограф», в 1863 г. случаи применения фотографии в суде в России еще были единичны3. Но уже через два года появились первые специализированные фотографические заведения при Бобринецком (Елисаветградском) и Тираспольском уездных управлениях, а также фотографический павильон Санкт-Петербургской городской полиции при Тюремном замке (1864 г.). Чуть позже своя полицейская фотография появилась и в Москве (1867 г.)4.

Методы работы с карточками официально не регламентировались, складываясь во многом интуитивно, соответственно вкусу и профессионализму энтузиастов фотографии. Однако общественность явно ожидала от фотографии нечто большего, предъявляя порой чрезвычайно высокие требования. Как писал редактор журнала «Фотограф» А. Фрибес: «У нас, более чем где-либо, фотография окажет большие услуги при констатировании личности, улике не помнящих родства, при пересылке партий арестантов»5. Западные коллеги предлагали другой способ употребления технической новинки: «Преимущественно важно применение фотографии для ловких плутов, шулеров и подобных им обманщиков, под чужим именем посещающих воды»6.

Петербургское заведение при Тюремном замке ставилось в пример французским журналом «Le Moniteur de la photographie». Автор заметки с сожалением указывал, что еще в 1855 г. генеральный инспектор тюрем

Регистрационная карта преступника. Россия, 1908 г.

во Франции Моро-Кристоф предложил применить фотографию для установления примет преступников, но этот проект не был признан официально. Далее он писал, что, «как видно из петербургского примера, другие государства, опередив Францию, привели уже, хотя отчасти, систему эту в исполнение»7.

Фотограф с 1860-х гг. становился фигурой, которая находилась в непосредственной близости от социальных изменений и технического прогресса, а нередко и сам являлся проводником и инициатором современных тенденций. В это время в России появились специальные фотографические журналы (научно-технический журнал «Фотограф», «Фотографическое обозрение», «Фотографический вестник»), которые устанавливали стандарты для профессионала нового типа: серьезные познания в области химии и посещение художественных выставок были для него так же естественны, как забота о реформировании общества. Сами фотографы не без гордости подчеркивали социальный пафос светописи (в этом смысле ее применение в судебном следствии было так же почетно, как в медицине, астрономии, архитектуре, археологии, военном деле, физиологии).

В 1865 г. журнал «Фотограф» писал о необходимости употребления фотографии как «очевидного доказательства» во время следствия по уголовным делам: «Точное изображение лица или вещи способствует к узнанию их вернее самого подробного описания; а такое верное изображение предмета можно получить только посредством фотографии». Фотографические

Регистрационная карта преступника. Россия, 1908 г.

карточки не только «легко могут заменять свидетелей, необходимых для подтверждения личности преступника», но даже превосходят субъективность любого словесного описания, как в применении к живым (в случае с неточным описанием примет на паспорте), так и при опознании трупов: «Подробное описание найденного трупа всегда бывает недостаточно и фотографическое изображение дает несравненно лучшее понятие, чем тысяча описаний»8.

Московский обер-полицмейстер генерал-лейтенант Н.У. Арапов обосновывал свое желание открыть в Москве полицейскую фотографию следующим образом: «Полицейские розыски людей, требующихся по разным случаям, остаются нередко безуспешными по неполноте и неопределенности описания примет, в особенности если черты лица разыскиваемого человека не представляют каких-либо уклонений от обыкновенной наружности. Причины эти ведут иногда к весьма серьезным последствиям, так как, пользуясь ими, легко скрываются от преследований важные преступники. Изобретение фотографии и применение ее к розыскам, отстраняя вполне упомянутые недостатки, заменою описания примет фотографическими карточками, настолько облегчило розыски, что применение это представляется в настоящее время решительно необходимым»9.

Заведение было открыто в Москве в 1867 г. В этом ателье «на случай розыска снимались карточки с преступников, содержащихся в московских тюремных и пересыльных замках, с некоторых из арестованных приезжих, смотря по роду преступления и большей или меньшей вероятности на побег их, копии с карточек, присылаемых к обер-полицмейстеру при сообщениях о розыске бежавших лиц, и, вообще, фотографические снимки с лиц и предметов, необходимых по разным случаям для полицейских дел»10.

Одновременно с закреплением фотографии в повседневной практике полиции устанавливался официальный надзор за коммерческими ателье. С 1862 г. открытие, закрытие, продажа, переезд, сдача в аренду фотографических заведений могли происходить только с разрешения обер-полицмейстера (в Санкт-Петербурге), генерал-губернатора (в Москве) или губернатора (в остальных городах)11.

Наряду с типографиями, литографиями и металлографиями фотография попала под контроль Главного управления по делам печати, осуществляемый в столицах специальными инспекторами, а в губерниях — чиновниками для особых поручений, которые назначались губернатором12. Владельцы фотоателье обязаны были вести шнуровые книги, «в которые вставляются по одному экземпляру всех исполняемых ими работ. Мера эта… сможет оказаться полезною… и в полиции, при разыскании лиц некогда проживавших в Москве»13. Надзор за исполнением работ осуществлялся как по шнуровым, так и по оригинальным образцам, которые хранились во всех заведениях в течение года в том же порядке и под теми же номерами, что и в шнуровых книгах14. Характерно, что утопическая идея поместить карточки всех без исключения городских обывателей в специальные альбомы, которые при необходимости всегда были бы доступны властям, не была забыта и в конце 1890-х гг.: «Предполагалось обязать фотографов-профессионалов иметь альбомы, в которых должны быть карточки всех снимающихся. Эти альбомы для властей могли бы служить большим подспорьем»15.

В правилах печати фотографам прямо запрещались производство и продажа портретов политических преступников16, а снимки с картин или эстампов разрешалось выполнять только с цензурного дозволения. Нарушители закона наказывались изъятием продукции и штрафом. Непосредственно осмотр в ателье производили инспектора. Но направлять их поиски в особо важных случаях могло и само Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии (далее — СЕИВК).

Отслеживать циркуляцию фотографических изображений государственных преступников Третье отделение начало еще с 1840-х гг. В 1846 г. сюда попали дагеротипы декабристов, снятые путешествующим по России фотографом А.Я. Давиньоном и отправленные по почте графом И.В. Поджио своей дочери в Киевскую губернию17. Этот прецедент послужил поводом к «высочайшему воспрещению» от 9 февраля 1846 г. «поселенцам из государственных

Портрет Н.Г. Чернышевского. Фотоателье Везенберг. СПб., вторая половина XIX в.

и политических преступников снимать с себя портреты …и о таковой монаршей воле известил начальников Тобольской и Томской губернии и Киргизской степи, …и предложить им, чтобы немедленно были отобраны все портреты их, какие у них найдутся, а также и принадлежности дагерротипов»18.

Третье отделение СЕИВК, а в дальнейшем — Департамент полиции тщательно следили за исполнением указанных правил печати. Постепенно в архиве отделения накопилась масса изъятых карточек с противоправительственной пропагандой. Право исполнять, тиражировать и хранить портреты политических преступников (Е.И. Пугачева, декабристов, Н.Г. Чернышевского, Д.В. Каракозова, М.А. Бакунина и др.) становилось исключительной прерогативой власти. В большинстве губернских городов Российской империи полицмейстеры и жандармы пользовались услугами местных фотографов. Арестованных под конвоем доставляли в обыкновенные ателье из городских полицейских управлений, губернских жандармских учреждений (далее — ГЖУ), тюремных и пересыльных замков, сыскных отделений. При этом съемка оформлялась как частный заказ — никаких специальных договоров между полицейскими и жандармскими службами и коммерческими фотографами не заключалось. Группе выдавался талон, после чего фотографии вместе со счетом отправлялись в указанное учреждение. Съемки могли производиться не только в профессиональных ателье, но и с помощью приглашенного в управление фотографа. Также фотографу оплачивали выезд для фиксации мест преступлений. Интересно, что в России, в отличие, например, от английского законодательства, портреты могли быть сделаны до вынесения официального приговора и, напротив, еще в 1880-х гг. не существовало обязательной практики фотографирования осужденных преступников19.

Влияние фотографа на процесс фиксации личности преступника, по всей вероятности, сводилось к словесным указаниям того, как должен вести себя снимающийся. Нередко арестованный намеренно старался придать своему лицу нехарактерные черты или просто смазать изображение. Известна фотография из альбома «Профессиональные преступники», который составил в 1885 г. глава нью-йоркского детективного бюро Т. Бирн. На ней изображен пример уклоняющегося от съемки преступника: мужчину удерживают на стуле четверо служителей закона, фиксируя его руки и голову20.

Конечно, эта тщательно cрежиссированная сцена была скорее призвана продемонстрировать возможности и силу полиции. На практике физическое сопротивление арестантов при съемке встречалось не так часто. Фотограф С.А. Юрковский, имевший опыт проведения полицейской съемки, писал, что уместно продемонстрировать сочувствие и уважение «к несчастному положению арестанта», не выказывать ни иронии, ни презрения, не позволять себе насмешки и вести съемки так, «как бы дело шло о портрете свободного джентельмена»21. Иногда административные снимки выходили настолько нейтральными (как отмечал Юрковский, женщины заботились о своих прическах, мужчины, по возможности, старались сняться в обыкновенных платьях22), что заключенный мог подавать прошение на копирова-

Члены полиции, участвовавшие в деле Савицкого. Россия, 1909 г. (Из полицейского альбома) ГА РФ. Ф.1742. Оп. 7. Д.1842. Л.11 (оборот). № 299

ние карточки для своих личных нужд (и на свои средства)23. Однако важно отметить, что именно лицо арестованного (в том числе взгляд) было самым сложным элементом, который требовалось подчинить закону.

Некоторые фотографии запечатлевали не только преступников, но и представителей власти. Их появление в кадре обусловливалось как необходимостью прямого воздействия, в случае действительной опасности преступника (тогда наряду с арестованными на снимке появляются безымянные стражники с винтовками)24, так и желанием сфотографироваться на память (в серии «Дело шайки Савицкого в Могилевской губернии» 1909 г. полицейские чины стояли на фоне плетня, на котором закреплены тела поверженных разбойников)25.

Характерно, что в документах 1880-х гг. тем или иным образом фиксируется «личная воля» заключенного: «…о снятии с него фотографической карточки ответил, что не дозволит снять оною. Хотя он не соглашался на снятие с него карточки, но карточка снята и изготовляется»26. Документы 1900-х гг. уже четко разделяли обязанности преступников и власти: «поэтому со стороны исполнительных полицейских органов снятие в указанных случаях фотографий и примет должно быть рассматриваемо как выполнение одной из существенных законных обязанностей полиции, а, следовательно, ко всякому уклонению или противодействию со стороны обвиняемых к снятию с них примет, следует относиться как к неисполнению законных требований власти и потому стремиться всеми законными способами принудить снимаемого подчиниться предъявляемым к нему в этом отношении требованиям»27. 

Целенаправленная работа по сбору и накоплению полицейского архива фотографий в Российской империи проводилась, начиная с 1880-х гг., Департаментом полиции Министерства внутренних дел — центральным учреждением государственной полиции Российской империи. Вплоть до ликвидации в 1917 г. самого Департамента полиции его сотрудники формировали и совершенствовали справочную часть для внутреннего пользования. В нее входили две важные коллекции, перешедшие в департамент из Третьего отделения СЕИВК: коллекция фотографий и коллекция нелегальных изданий. С созданием в 1898 г. в структуре департамента Особого отдела к нему перешли обе коллекции в качестве библиотеки революционных изданий и фототеки на деятелей революционного движения (20 тыс. фотографий, именные картотеки на 55 тыс. человек)28.

Фототека первоначально содержала в себе разнообразный материал, связанный с ведением дел о политических и государственных преступлениях, сюда же стекались сведения об уголовных преступниках — бродягах, «не имеющих родства», без вести пропавших, скрывавшихся из назначенных им мест жительства, бежавших из-под стражи.

В самом департаменте как в наблюдательном и распорядительном органе не производилось задержаний и до 1908 г. не было собственного фотографического павильона. После его появления в нем преимущественно выполнялись заказы по копированию и увеличению писем, карт, фотографий, съемка дактилоскопических оттисков. 

Карточки по заказам департамента и Санкт-Петербургского ГЖУ снимались до 1887 г. у частных фотографов (по регулярным отчетам можно установить, что за снятие фотографических карточек в 1884–1887 гг. было уплачено частным фотографам от 650 р. до 1536 р. в год, а в среднем на это уходило ежегодно около 1248 р.29). В 1887 г. на основании соглашения департамента с санкт-петербургским градоначальником заказы по снятию

Фотографии неизвестных, выполненные в полицейском отделении. Россия, 1905–1917 гг. ГА РФ. Ф.1742. Оп.7 Д.713. Д.1156.

фотографий для департамента и Санкт-Петербургского ГЖУ исполнялись в фотографии при сыскной полиции «в здании Казанской части». По всей видимости, она была создана на базе бывшей фотографии городской полиции при Тюремном замке, существовавшей с 1864 г.

Причем, как писал директор департамента П.Н. Дурново: «Представляется настоятельным снабдить фотографию (при Сыскном отделении. — Н. К.) таким количеством приспособлений и рабочих, чтобы она могла отпечатать до 20 дюжин копий в течение не далее трех дней. За снятие фотографических карточек для департамента и жандармского управления департамент может уплачивать ежегодно от 900 до 1000 рублей»30.

Фотографический павильон Казанской части обслуживал три учреждения: Департамент полиции, Санкт-Петербургское ГЖУ и Охранное отделение. С 1893 г. на него также были возложены обязанности по изготовлению требуемого количества фотографий для распространения по губерниям, которые до того копировались на местах31. Что касается количества работ, то, к примеру, за 1894–1895 гг. Департаментом полиции было заказано 6678 и 8142 карточки соответственно, а Санкт-Петербургское ГЖУ заказало за два вышеупомянутых года 7680 карточек (то есть за это время в качестве обвиняемых в ГЖУ привлекалось 320 человек, и с каждого из них было снято по две дюжины карточек)32.

Одним из главных источников пополнения фототеки департамента были целенаправленно выполненные изображения. Из сыскных и охранных отделений, губернских управлений, пересыльных и тюремных замков присылались фотографии преступников с просьбой о помощи в их идентификации или розыске (сначала согласно циркуляру департамента от 31 декабря 1880 г. печать производилась по числу полицейских управлений губерний — 18 экземпляров; с 1890 г. — 5 экземпляров по 2 снимка в фас и в профиль33). Полученную карточку сличали с образцами из альбомов департамента и оповещали об обнаружении сходства. Нередко возникали случаи, когда одно и то же лицо фигурировало под разными именами (например, преступник мог дважды попадать под следствие в разных местах или в разное время, за которое он успевал сменить имя).

С 1881 г. на начальников ГЖУ возлагалась обязанность доставлять в департамент фотографические карточки всех лиц по дознаниям, имеющим своим предметом государственные преступления, а также по исследованию «политической неблагонадежности» лиц (требование не распространялось только на дознания по преступлениям, предусмотренным 246–248 статьями Уложения о наказании, а равно на «лиц из неинтеллигентных классов, обвиняемых в передаче нелепых слухов о переделе земли, отмене податей»34). При этом требование «описывать, возможно, подробно приметы каждого лица» сохранялось — словесные портреты необходимо было препровождать в департамент отдельным приложением35.

С 1882 г. департамент ограничил собираемые им фотографии только обвиняемыми «по дознаниям, имеющим своим предметом государственные преступления», а также «исследования политической неблагонадежности лиц». Исключались лица, находящиеся в безвестном отсутствии, скрывшиеся из назначенных им мест жительства, бежавшие из-под стражи и т.п.36

Кроме того, с 1882 г. циркуляром регламентировалось количество копий изображений политических преступников, которые теперь печатались на местах в количестве шести экземпляров (шесть карточек анфас и шесть в профиль). Один такой экземпляр хранился в жандармском управлении, а остальные пять необходимо было выслать в департамент не позже двух недель со дня привлечения к дознанию37.

С этого же времени к путевым документам политических преступников, отправляемых в ссылку, стали прикладывать фотографии38. За выполнением распоряжения должно было следить губернское начальство, в ведении которого находился осужденный на каторгу. Перед отправлением по назначению и после распоряжения Главного тюремного управления составлялся, наряду с описью личных вещей, по общеустановленной форме список с непременным присоединением к нему фотографической карточки, которая либо доставлялась из Главного тюремного управления, либо снималась на месте39. Цель этого распоряжения объяснялась желанием властей помешать обмену именами между арестантами и предотвратить возможный побег. Также предлагалось по возможности снабжать конвоирующих унтер-офицеров фотографической карточкой пересылаемого с обязанностью передать эту карточку начальнику арестантской партии на приемном пункте. В случае отсутствия фотографии данного осужденного в фототеке карточку необходимо было также выслать в департамент.

Помимо накопления собственной коллекции, Департамент полиции регулярно рассылал по всем губерниям разыскные циркуляры, к которым прикладывались списки имен с изображениями разыскиваемых. Целью списков было сосредоточить в канцеляриях губернаторов все сведения, необходимые для немедленного удостоверения на месте, тождества задержанного лица с лицом, разыскиваемым департаментом.

В случае попыток установить личность бродяг, полученные карточки могли предоставлять обывателям, заключенным или стражникам, которые когда-то находились в контакте с разыскиваемым/задержанным. Порядок работы с подобными циркулярами был следующий: начальник ГЖУ после ознакомления (в том случае, если лицо было ему неизвестно) пересылал карточку и списки губернатору для выяснения бродяг уже с помощью чинов полиции. Далее чины уездных полицейских управлений могли показывать карточку сельским, заводским обывателям, мещанам (это было гораздо удобнее прежней системы, когда для опознания бродяги его самого приходилось перевозить за тысячи километров).

Альбомы с фотографическими карточками наиболее известных революционных деятелей также имелись у жандармских офицеров, которым главным образом и приходилось устанавливать личность задерживаемых. Желание создать на местах собственные архивы было понято далеко не всеми. В 1893 г. в отчете департамента прозвучала попытка рационализировать подход к использованию фотографий в деле политического сыска, на производство которых уходили огромные средства: «Переснятие фотографических карточек представляется совершенно излишним, так как тринадцатилетний опыт розыскной деятельности департамента приводит к убеждению, что задержание чинами общей полиции лиц, подлежащих аресту по делам политическим, производится не при посредстве фотографических карточек, а обыкновенно или вследствие полученных указаний на прибытие данного лица в известную местность, или в виду подозрительности поведения известного лица и, главным образом, по всякого рода недоразумениям или сомнениям при предъявлении им к прописке видов на жительство. При таких условиях снабжение исполнительных чинов полиции фотографическими карточками всех разыскиваемых лиц, вызывая непроизводительный расход, обременяет лишь чинов полиции хранением значительного числа фотографий»40.

Другим источником пополнения фототеки были фотографии наружного наблюдения. Особенно развита эта практика была за границей, где нельзя было производить задержаний. В январе 1909 г. при агентуре был учрежден особый фотографический отдел для пересъемки писем, который также использовался и для печати конспиративных снимков наблюдаемых на улице лиц41.

Кроме того, в фототеку доставлялись все карточки, полученные стихийным образом — в процессе обысков, арестов, инспекций, перлюстраций. Потенциально любая фотография могла стать единицей полицейского архива и начать свидетельствовать против своего владельца. Многие из них — бытовые портреты, сделанные в ателье с дарственными надписями на память. Они не имели прямого отношения к тому или иному субъекту. Статус «полицейский» или «политический» эти снимки приобретали уже самим фактом включения в архив и вовлечением в структуры контроля.

В 1883 г. в журнале «Фотограф» была опубликована статья, которая знакомила профессионалов и любителей фотографии с достижениями в области регистрации преступников. В Париже в 1872 г. появилась первая полицейская служба, которая занималась опознанием рецидивистов по фотографии — центральное бюро по удостоверению личности. Характер-

Портрет бродяги. Фотоателье Дж. Ескенберг и К. Рига, 1880-е гг. ГА РФ Ф. 1742. Оп. 7. Д. 519

но, что в статье обсуждается момент, когда именно следует фиксировать личность арестованного. В российской практике нередко заключенные вывозились для съемок уже из тюремных заведений или перед отправлением на этап. «Со всякого лица, доставленного в Парижскую полицейскую префектуру … по обвинению или подозрению в преступлении, немедленно снимается фотография визитного формата, хотя бы впоследствии преступность лица не подтвердилась. Следовательно, фотографируется в том виде и платье, какое было во время арестования, отчего подобные фотографии несомненно более удовлетворяют цели, чем снятые когда уже преступник посажен в заключение и облечен в арестантскую одежду. Все карточки хранятся в справочной конторе префектуры в особенных ящиках с надписями, соответственно роду преступлений… для фотографирования вне префектуры имеется специальная фотографическая карета, стоящая 7000 франков, со всеми приспособлениями для работы на мокром слое. По отзыву английского корреспондента, фотографическое заведение при парижской полицейской префектуре не только образцовое, но и не имеет себе равного в других государствах»42.

Относительно правил съемки департамент долгое время ограничивался указаниями общего порядка, и на деле хорошо выполненный портрет в полицейском смысле не сильно отличался от обычного коммерческого портрета. В обоих ценились четкость, освещение, узнаваемость, естественность, не допускалась никакая «умышленная небрежность» ни в прическе, ни в одежде. В разное время «полицейскими» фотографами выступали такие известные в художественных кругах фотографы, как «фотограф Императорских театров» Л.И. Бутримович, фотограф Московского археологического общества И.Ф. Барщевский, ученик знаменитого А.О. Карелина «фотограф и художник Ее Императорского Высочества государыни Великой Княгини Александры Иосифовны» С.Г. Соловьев43.

В конце 1890-х гг. появляется должность судебного и полицейского фотографа, окончательно складывается представление об особом характере арестантского портрета: «Практические знания, как профессиональных фотографов, так и фотографов-любителей ограничиваются обыкновенно одностороннею областью применения фотографии к воспроизведению артистически-исполненных портретов отдельных лиц (большей частью en face и 3/4), или же эффектных групп, а иногда — изображения отдельных предметов и видов местности. Все внимание каждого такого фотографа направлено к достижению наиболее красивых, эффектных снимков и таким образом главное свойство фотографического аппарата — точное воспроизведение действительности является для фотографа профессионала не столько достоинством, сколько недостатком аппарата, которыми он стремится всевозможными способами парализовать, прибегая к разнообразным и часто весьма тонким приемам ретуши, освещения и т.п., дабы смягчать резкость изображения или сделать незаметными некрасивые черты… Вот почему постигший все тонкости артистической фотографии, владеющий всеми ее секретами профессиональный фотограф очень редко будет хорошим судебно-полицейским фотографом. В силу тех же причин и применяемые в лучших фотографиях усовершенствованные и вообще очень дорогие аппараты непригодны для целей судебно-полицейской фотографии»44.

В 1890 г. начальникам жандармских управлений были разосланы следующие указания: при снятии обвиняемые должны быть без шляп и пальто; размер головы на карточке должен быть не менее 1/2 вершка в высоту45. Но, несмотря на все циркулярные распоряжения, в департамент от производящих дознания чинов Корпуса жандармов продолжали приходить снимки, которые «по разнообразию позы снимаемого не всегда представляются достаточно наглядными»46, что даже «родственники обвиняемых с трудом узнают изображенных на карточке лиц»47.

Пожалуй, полное единство достигалось лишь в вопросах формата карточек: использовался, как правило, стандарт визитки (54 мм х 92 мм; 56 мм х 94 мм; реже 70 мм х 105 мм). На кабинетный формат (100 мм х 137 мм) могли производиться съемки мест преступлений или портреты преступников, которые развешивались в сыскных отделениях. Также кабинетный формат использовался для групповых съемок преступников в отчетных альбомах.

Фотография Герантовского, разыскиваемого циркуляром 3 отделения в 1877 г. Фотоателье Л. Бутримович. ГА РФ. Ф. 1742. Оп. 4. Д. 82

Активная деятельность департамента с фотографией «совпала» со стандартизацией съемки преступников, которая произошла практически в одно время во многих странах. Появление «криминалистической» фотографии связано с антропометрической системой, внедряемой в 1880-х гг. под руководством шефа бюро префектуры парижской полиции А. Бертильона.

Основные положения ее исходили из того, что величина определенных частей тела и лица взрослого человека остается неизменной в течение всей жизни; Бертильон выделял 11 таких частей и утверждал, что их измерение можно проводить с помощью правильно снятой фотокарточки. Через несколько лет этот стандарт распространился и стал универсальным для полицейских служб в разных государствах. Съемка в фас и в профиль 1/7, в рост 1/20 выполнялась специальным аппаратом («камера Бертильона»). Важным нововведением было установление единого стандарта освещения, позы, положения камеры, расстояния до объекта для всех фотографий. Полученные фотографические карточки вклеивались на специальный учетный бланк, куда также заносились сведения о параметрах головы и тела и данные «словесного портрета». Особенное значение Бертильон придавал описанию и фиксации уха и, как следствие, съемке в профиль. «Всегда необходимо иметь в виду первенствующее значение профиля, ибо правое ухо и вообще фотография в профиль являются нередко единственным возможным способом точного установления тождества личности по фотографии, не дополненной другими сведениями; особенно это относится к карточкам лиц, не достигших 21 года от роду, так как моложе этого возраста антропометрические измерения не могут быть точны. Скрытное снятие моментальной фотографии… с наблюдаемого на улице возможно легче и незаметнее в профиль: при полной почти неподвижности уха и трудности существенно исказить гримасою лицо в профиль только боковые снимки и могут в таких случаях выйти достаточно удовлетворительными»48.

Система идентификации преступников в ХХ в. пошла по альтернативному пути развития: трудоемкий антропометрический способ вытеснила дактилоскопия, но прежний стандарт съемки преступников в фас и в профиль оставался основой работы всех полицейских фотографов. В России, как отмечалось в «Вестнике полиции», эти две системы существовали параллельно — личность некоторых преступников фиксировалась исключительно с помощью дактилоскопической формулы, тогда как другие попадали в антропометрические картотеки. Ввиду «несовременности» и «негуманности» процедуры в 1907 г. была отменена «патологическая часть антропометрии» или «описание примет на теле человека», потому что проведение ее предполагало обнажение тела преступника49.

Другие приемы антропометрии — «словесный портрет» и измерения регулярно подвергались аргументированной критике50. Однако развернутая в 1914 г. на страницах журнала «Вестник полиции» полемика на предмет предпочтения одного из методов завершалась следующими словами: «В настоящее время, когда в России дело регистрации преступников путем научных методов ново, и огромное количество преступников не подвергнуто никакой регистрации, а тем более дактилоскопированию, — говорить

Томские нищие (из полицейского альбома). Россия, 1900-е гг. ГА РФ. Ф. 1742. Оп. 7. Д.1842. Л.10. № 294

о том, что регистрация путем фотографии и антропометрии излишня — является, на мой взгляд, ничем необоснованным отрицанием регистрации вообще. В то время, когда дактилоскопия в России еще не применялась, в некоторых городах империи практиковалась регистрация преступников путем антропометрических измерений, и ныне довольно часты случаи установления личности преступников исключительно на основании имеющихся данных антропометрического измерения. Фотография преступников и словесный портрет важны в случае наружного наблюдения чинами сыскной полиции за подозреваемым»51. Антропометрия предоставляла неоспоримое преимущество для талантливых агентов — работу на расстоянии: выведя формулу носа и уха, они могли уточнить личность подозреваемого в регистрационном бюро. Кроме того, сам Бертильон спустя некоторое время добавил в свою систему процесс снятия отпечатков пальцев.

31 января 1903 г. департамент издал циркуляр, согласно которому все ГЖУ должны были доставлять фотографии лиц, привлеченных к дознаниям по обвинению в государственном преступлении «с разъяснением некоторых приемов правильного описания примет по известной антропометрической системе Бертильона»52. Эти инициативы были связаны во многом с деятельностью начальника Особого отдела департамента — С.В. Зубатова. По мнению доктора исторических наук З.И. Перегудовой, его можно по праву назвать создателем системы политического сыска предреволюционной России. В мемуарах начальника московской охранки П.П. Заварзина о нем сказано следующее: «Зубатов первый поставил розыск в Империи по образцу западноевропейскому, введя систематическую регистрацию, фотографирование, конспирирование внутренней агентуры и т.д.»53.

Однако все попытки создания централизованной системы регистрации упирались в недобросовестное выполнение правил фотографирования на местах. «Практика политического розыска за последние годы показывает, какую массу затруднений вызывает установление личности даже наиболее выдающихся и опасных преступников, хотя бы в руках полиции и имелись, как это часто оказывалось, доказательства их преступного прошлого, приметы и фотографии, но снятые настолько небрежно и бессистемно, что в нужный момент нет никакой возможности быстро использовать накопившийся о данном лице материал, разбросанный к тому же в различных делах и архивах»54.

События 1905 г. подтолкнули власть к реформированию полиции, что отразилось, в том числе, на ужесточении правил производства фотографических карточек. В 1906 г. Министерство внутренних дел подготовило «Инструкцию фотографирования преступников и составления карты с описанием примет», которая адаптировала основные достижения Бертильона к условиям российской полиции. Сведения по антропометрической системе накапливались как в результате командировок служебных чинов (например, специально для изучения основных европейских антропометрических станций и крупных фотографических фабрик с целью выяснения наилучшего фотографического аппарата для разыскных целей был отправлен начальник 8-го делопроизводства департамента В.И. Лебедев55; в 1907 г. сам директор департамента М.И. Трусевич для ознакомления с постановкой полицейской службы был направлен в Англию, Германию, Францию56), так и с помощью всемирных и международных выставок. 

Департамент разослал «Инструкцию по составлению регистрационной карты» с шаблоном, помогающим составлению примет, и «образцовыми» фотографическими снимками преступников. Теперь на каждое задерживаемое по какому-либо поводу или привлеченное к дознанию в качестве обвиняемого лицо предписывалось составлять особую карту с описанием примет, строго придерживаясь требуемого инструкцией порядка и указан-

Фотография неизвестного. Выполнена агентом наружного наблюдения. 1900-е гг. ГА РФ. Ф.1742. Оп. 7. Д.1294. Л.1

ной в прилагаемых образцах формы. Затем два экземпляра такой карты, заполненной всеми сведениями с наклеенными на нее фотографиями, не позже как на другой день изготовления карточек отсылали в департамент в регистрационный отдел. Все последующие донесения или дознания подшивались в дело на основании указаний о том, когда и под каким номером фотографии задержанных или обвиняемых были отправлены в отдел.

Съемки предписывалось проводить в день задержания или же никак не позже следующего дня, причем, кроме требуемых системой Бертильона двух фотографий в профиль и анфас, требовалось снять еще третью фотографию «во весь рост и в том самом головном уборе и верхнем платье, вообще в том внешнем виде, в каком преступник был в момент задержания»57.

С лиц, которые были привлечены к дознанию, но не были арестованы, также необходимо было сделать снимки «при первой возможности»58. При невозможности произвести съемки департамент настоятельно требовал, минуя процедуру фотографирования, немедленно внести в регистрационную карту все предусмотренные ее вопросными пунктами сведения о приметах. Фотографию же требовалось достать любым способом: открытой съемкой, агентурным путем и т.д.

И карту примет, и все полученные снимки необходимо было немедленно высылать в департамент, оговорив в предварительной бумаге о причинах, препятствовавших полному составлению регистрационной карты с фотографией. Добытые же при обысках или осмотрах, или иным путем фотографии лиц неизвестных, но по какой-либо причине заслуживающих внимания в интересах розыска и дознаний, следовало также (в копиях) препровождать в департамент на предмет установления личности. Опознанные, подозрительные лица вносились в особую вводимую для этого регистратуру с указанием всех относящихся к данному лицу сведений. 

Фотографические отделения и антропометрические бюро стали необходимыми элементами сыскных отделений. Довольно быстро в них накопилось большое количество материалов. Такие коллекции, по мнению их создателей, служили важным вспомогательным средством для ознакомления с преступниками и способствовали раскрытию преступлений59. При 8-м делопроизводстве департамента были организованы специальные курсы практических занятий по фотографии для начальников всех сыскных отделений.

Хранившиеся при сыскных отделениях, музеях, при канцеляриях губернаторов альбомы выдавались на руки филерам и жандармским офицерам. Альбомы с карточками «боевиков» могли высылаться прямо из департамента, с тем чтобы филеры и унтер-офицеры могли немедленно приступить к их изучению.

Понимание идеи изменчивости тела, способность распознать человека за возможными трансформациями (как связанными с естественными процессами, так и намеренными переодеваниями) были предметом долгих тренировок специальных агентов наружного наблюдения. П.П. Заварзин писал об этом следующее: «У филеров с течением времени вырабатывалась специальная особенность — запечатлевать и представлять себе в памяти лицо лишь по фотографическому снимку, или по точно указанным приметам как действительно ими виденного в натуре человека. Внешность наблюдаемого сохранялась в памяти у способного агента в течение многих лет, несмотря на массу лиц, которые проходили перед его глазами»60.

Для того чтобы представить масштабы изготовления фотографий политических преступников, можно привести в пример доклады 8-го делопроизводства департамента. Так, в феврале 1913 г. (возможно, в связи с 300-летием дома Романовых) по просьбе Особого отдела было экстренно изготовлено 13 518 фотографических карточек менее чем за месяц с 61 террориста61. Как писал В.И. Лебедев: «В виде экстренности исполнения этой работы и принимая во внимание, что фотография департамента в течение присутственного времени может изготовлять не более 400–500 экземпляров, необходимо для ускорения исполнения всего заказа назначить четырех чиновников вверенного мне делопроизводства на занятия в течение 15 вечеров с тем расчетом, чтобы ежедневно изготовлялось по 1000 фотографических карточек»62. Также Особый отдел заказал 15 тыс. карточек политических преступников в мае и июне 1912 г. (к торжествам, приуроченным

Портрет арестанта в халате. Россия, конец XIX в. ГА РФ. Ф.1742. Оп. 7. Д.1648. Л. 2

к открытию памятника императору Александру III в Москве) и около 4 тыс. экземпляров в июле и августе 1912 г. (к юбилею Отечественной войны 1812 г.). Но даже при самых больших расходах, как указывал Лебедев, траты фотографии не превышали 160 рублей в месяц.

В 1908 г. ввиду загруженности фотографии при Сыскном отделении заказами ГЖУ было решено разделить потоки фотографирования: пересъемкой писем и других документов занималась фотография департамента, а в Сыскную часть направлялись лишь фотографии лиц, привлекаемых к дознаниям. Тогда же приняли решение об устройстве фотографической лаборатории и павильона при департаменте. Во всех остальных губерниях признали целесообразным возложить работу по съемке политических преступников на учрежденные во всех губернских городах сыскные отделения, установив определенную общую для всех плату за каждый снимок (вначале рассматривался также вариант снабдить всех начальников ГЖУ фотографическими аппаратами). 

Также в 1908 г. при 8-м делопроизводстве Департамента полиции было создано «образцовое» Центральное регистрационное бюро. Сюда все сыскные отделения предоставляли подробно составленные фотографическо-регистрационные карты преступников, которые тщательно проверялись работниками бюро и затем классифицировались по системе «словесного портрета» и дактилоскопической формуле. Все сыскные отделения обязаны были в целях установки и проверки личности обращаться в бюро (правом пользоваться его услугами могли также судебные учреждения). По имеющимся отчетам можно увидеть, что работа бюро не всегда оправдывала возложенные на него ожидания. Например, из присланных за одно из полугодий 107 запросов по справкам бюро было выяснено 18 лиц, из них 10 совместно с центральным дактилоскопическим бюро при Главном тюремном управлении. Сравнительно небольшое количество случаев установок личности объяснялось «особенной трудностью наведения справок в обширном материале регистрационного бюро, при необходимой опытности и напряженности внимания лиц, наводящих справки»63.

Еще одной стороной деятельности полицейских служб было знакомство публики с преступным миром посредством фотографий. При каждом сыскном отделении имелись альбомы преступников, карточки в которых размещались по категориям преступлений. В некоторых отделениях в отдельных комнатах фотографии преступников развешивались прямо на стенах. «Причем, — как писал один из авторов «Вестника полиции», — для публики всегда открыты двери сыскных отделений и в любое время всякий может приходить и по фотографиям проверить, не проникла ли к нему в дом под видом прислуги воровка, не является ли шулером тот господин, с которым он в последнее время встречался в клубе и т.п.»64.

При полицейских учреждениях также устраивались музеи. Одним из первых был в 1900 г. открыт музей при столичной полиции (после 1905 г. переведен в Казанскую часть). Здесь, в уголовно-сыскном отделе, кроме «обширных коллекции орудий убийств, краж, мошенничеств, подделок

А. Кузнецов. Лист из альбома «Типы и виды Нерчинской каторги». 1891 г.

денежных знаков»65, хранилось 27 больших альбомов с фотографическими карточками и биографическими сведениями преступников, «причем каждому специальному виду преступников отведен специальный альбом», а также альбомы с фотографиями мест преступлений. По стенам также развешивались фотографии «типичнейших бродяг, рецидивистов, карманных воров»66 и т.д.

Включение фотографии в практику полицейских и жандармских учреждений Российской империи привело к обновлению всей структуры ведения дел по розыску и идентификации преступников — фотографические павильоны стали обязательным элементом сыскных отделений, сотни учетных карточек со снимками с разных концов империи ежедневно отправлялись в Центральное регистрационное бюро, циркуляры с копиями изображений высылались из департамента в жандармские управления и канцелярии губернаторов.

Применение съемок в особенности отразилось на сфере политического сыска, который использовал методы наружного (бесконтактного и незаметного) наблюдения. Фотография продемонстрировала свою эффективность в качестве превентивного метода — она позволяла не только фиксировать лиц, совершивших преступления, и предотвращать рецидивы, но и следить за подозреваемыми — потенциальными правонарушителями.

Кроме того, фотография вносила в деятельность полиции представление о временном факторе и нестабильном характере наружности. С ее помощью служебные чины тренировались опознавать личность, независимо от возраста, одежды и других «маскировочных» внешних признаков. Этот элементарный и базовый для сегодняшнего дня навык в действительности начал складываться лишь на рубеже XIX–XX вв. Неслучайно суть уголовной фотографии определялась в журналах полиции 1900-х гг. следующим образом: «Чтобы снимаемое лицо могло быть опознано при помощи сличения фотографических карточек, изображающих по предположению одно и то же лицо, но снятое в разное время»67. 

-------------------------------------

1 Шипова Т.Н. Фотографы Москвы (1839–1930): Биографический словарь-справочник. М., 2006. С. 16.

2 Фризо М. Дело о теле: Этнография различий // Новая история фотографии. М., СПб, 2008. С. 262–263.

3 Фотограф. 1865. № 7–8. С. 149–150.

4 Полицейская фотография открылась в помещении типографии и редакции газеты «Ведомости городской полиции» по адресу: Тверская часть, 3 кв., Гнездниковский переулок (Московская памятная книжка, или Адрес-календарь жителей Москвы на 1868 год. М., 1868).

5 Фотограф. 1865. № 7–8. С. 149–150.

6 Там же. С. 190.

7 Там же.

8 Фотограф. 1865. № 7–8. С. 188.

9 Центральный исторический архив г. Москвы (далее — ЦИАМ). Ф. 16. Д. 1398. Л. 1–4.

10 Там же.

11 Мсерианц З.М. Законы о печати: Настольная справочная книга. М., 1868. С. 43.

12 Там же.

13 Цит. по: Шипова Т.Н. Указ. соч. С. 16.

14 См. об этом подробнее: Шипова Т.Н. Указ. соч.

15 Васильев А. Памятная книжка фотографа. М., 1897. С. 71.

16 Мсерианц З.М. Указ. соч.

17 Подробнее см.: Сабурова Т.Г. Декабристы и их время// Труды ГИМ. Вып. 88. М., 1995. С. 158–220.

18 ГА РФ. Ф. 109. Оп. 20. Д. 182. Л. 30.

19 Там же.

20 Tagg J. The disciplinary frame: The photographic truths and the capture of meaning. University of Minnesota, 2009. P. 25.

21 Фотограф. 1884. № 3. С. 53.

22 Там же. С. 56.

23 Например, дело политического заключенного П. Ширяева (Государственный архив Российской Федерации (далее — ГА РФ). Ф. 109. Оп. 1. Д. 864. Л. 10).

24 ГА РФ. Ф. 1742. Оп. 7. Д. 1842. Альбом с фотографиями разных лиц (представители уголовного мира г. Варшава, г. Томск, Могилевской губернии; участники революционного движения и др.). 420 фотографий.

25 Там же. Л. 11.

26 Там же. Ф. 102. Оп. 1883. Д. 65. Л. 176–177.

27 Инструкция фотографирования преступников и составления карты с описанием примет (Приложение к циркуляру Департамента полиции от 29 декабря 1906 г. (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 269. Л. 31).

28 Перегудова З.И. Политический сыск в России (1880–1917). М., 2000. С. 61.

29 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 1887. Д. 169. Л. 149.

30 Там же. Л. 4.

31 Там же. Л. 68–70.

32 Там же. Л. 99–100.

33 Там же. Оп. 1881. Д. 1. Ч. 5.

34 Там же. Оп. 260 Д. 24. Л. 37.

35 Там же. Л. 59.

36 Там же. Д. 247. Л. 28.

37 Там же. Л. 86.

38 Циркуляр Департамента полиции от 28 октября 1882 г. за № 8550 (ГА РФ. Ф.102. Оп. 1887. Д. 169. Л. 205).

39 Правила о порядке препровождения лиц, подлежащих высылке по делам политического свойства. 1889 г. (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 158. Л. 130).

40 Там же. Оп. 1887. Д. 169. Л. 70.

41 Перегудова З.И. Указ. соч. С. 148.

42 Фотограф. 1881. № 6. С. 178.

43 Имена фотографов восстановлены по распискам, хранящимся в фонде Департамента полиции (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 1881. Д. 1. Ч. 5).

44 Лебедев В.И. Судебно-полицейская фотография: Пособие для слушателей курсов, учрежд. при Деп. полиции для начальников сыскн. отд. СПб., 1908. С. 14. (См. также: Вестник полиции. 1909 г.)

45 Циркуляр от 15 октября 1890 г. № 3162 (ГА РФ. Там же. Оп. 260. Д. 247. Л. 86).

46 Там же.

47 Там же. Оп. 84. Д. 230. Л. 2.

48 Инструкция фотографирования преступников и составления карты с описанием примет. (Приложение к циркуляру Департамента полиции от 29 декабря 1906 г. (Там же. Оп. 260. Д. 269. Л. 31–44.)

49 Вестник полиции. 1912. № 8. С. 232.

50 Там же. 1913. № 25; 1914. № 2.

51 Там же. 1914. № 6. С. 143.

52 Там же.

53 Заварзин П.П. Работа тайной полиции// «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Т 1. М., 2004. С. 443.

54 ГА РФ. Там же.

55 Лебедев В.И. Указ. соч. С. 2.

56 Перегудова З.И. Указ. соч. С. 48–49.

57 Циркуляр Департамента полиции по регистрационному отделу от 29 декабря 1906 г. «О правильном судебно-полицейском фотографировании и систематическом описании примет» (ГА РФ. Там же).

58 Там же.

59 Вестник полиции. 1907. № 3. С. 20–22; Там же. 1913. № 38. С. 865–866.

60 Заварзин П.П. Указ. соч. С.428.

61 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 33. Д. 14. Л. 78.

62 Там же.

63 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 35. Д. 437. Л. 2 об.

64 Вестник полиции. 1914. № 6. С. 143.

65 Там же. 1907. № 3. С. 21.

66 Там же.

67 Вестник полиции. 1913. № 50. С. 1118–1119.

Автор:  Н.А. Крылова, .